Пятое время года
Шрифт:
– Ниночка, возьмите, накройтесь, здесь прохладно! – Лева опять трогательно заботился – набросил на озябшие в тонких шелковых чулках ноги свою длинную шинель. Улыбнулся: – Не простудитесь! Полковник Орлов приказал мне доставить вас в Берлин в целости и сохранности. Иначе он с меня семь шкур спустит!
Наверное, она проспала не меньше часа. За мокрым окном, за пеленой дождя, шел уже сплошной лес – скучный, унылый лес, с кое-где еще не растаявшим серым снегом. В соседнем купе громко плакал ребенок, и его жалобный плач опять навел на грустные размышления. Будут ли у них с Леней когда-нибудь дети? Прошло больше года, как они вместе, и ничего. Правда,
Внизу отчаянно зевал Лева, а деловая Лийка сосредоточенно строчила карандашом в блокноте. Вместо того чтобы положить голову мужу на плечо, ласково пошептаться с ним о чем-нибудь, поцеловаться в конце концов, как поступила бы она сама, если бы рядом был Ленечка, Лийка в задумчивости морщила лоб, быстро-быстро записывала в блокнот свои умные мысли и опять устремляла глаза не на симпатичного Леву, а на мокрый, хмурый лес. Вероятно, делала путевые заметки либо сочиняла стихи…
Какие же они странные, эти Левитесы! Относятся друг к другу, как товарищи по партийной ячейке. Или как муж с женой, которые прожили вместе уже лет двадцать. Может, это оттого, что они дальние родственники? Знакомы с детства, а не поженились до войны только потому, что, как шутил Лева, никак не могли договориться, где жить – у него в Ленинграде или в Москве, у Лийки. Все дело, конечно, было в Лийке. Если бы она любила Леву по-настоящему, то, не раздумывая, уехала бы к нему в Ленинград. Выходит, не очень любила. Только как можно не любить Леву? Он такой славный, добрый. И очень мужественный. Потерял в блокаду всех своих близких и ничуть не ожесточился. Интеллигентный, мягкий. Когда встречаешься взглядом с его темными, часто грустными глазами, почему-то кажется, что Лева все знает, все понимает. Словно с ним связывает какая-то невидимая ниточка. С Левой она могла бы поговорить об очень многом, о том, о чем почему-то никогда не хотелось говорить с Леней.
Дым паровоза стелился по болотцам и перелескам, делая пейзаж за окном совсем нереальным. Но разве это реально, что она, Нина, едет в Берлин?
2
Москва тоже страдала от налетов, зажигалки градом летели на крыши домов, и отважные мальчишки постоянно караулили их, чтобы потушить в ящиках с песком. Но таких кошмарных разрушений, как здесь, в Берлине, в Москве, к счастью, не было. Тут с лица земли снесены целые кварталы! Как после гигантского землетрясения.
– Ленечка, как же здесь было страшно во время войны!
Очень важный за рулем собственного «опель-адмирала», Леня равнодушно скосил глаза влево, на черные развалины многоквартирного дома:
– Да уж, постарались союзнички! Американцы с англичанами. Хорошо поработали. За четыре-то года почти весь Берлин раздолбали к чертовой матери! Ну и наши ребята-артиллеристы, когда штурм был, тоже задали этим сволочам жару!
– По-моему, Лень, нет ничего страшнее бомбежек. Знаешь, однажды бомба упала совсем близко от нашего дома. В Консерватории выбило все-все стекла. Такой был гул, рев, грохот! Я и сейчас иногда проснусь в грозу, и мне так страшно! Кажется, что война.
– Все, отвоевались фрицы!.. – Леня затормозил на перекрестке, чтобы пропустить неожиданно выползший из-за угла трамвай, и сразу же, милый, поцеловал в губы свою трусишку жену. – Теперь, Ниночка, будешь всегда просыпаться только рядом со мной. Хоть в грозу, хоть когда, так что не бойся!
Вдалеке, за трамвайными путями, показался яркий весенний парк с множеством
– Подъезжаем, Нин!
Когда-то здесь была тихая, зеленая улочка с двухэтажными особнячками и ухоженными садиками за низкими оградами. Теперь сохранилась только ее левая сторона, а правая превратилась в огромный пустырь с остатками фундаментов разбомбленных домов, уже заросших бурьяном, и одинокими фруктовыми деревьями, покрытыми тут, на солнышке, нежными бело-розовыми цветами. Полковник Орлов с шиком захлопнул двери своего «опеля» и по-хозяйски толкнул ногой металлическую калитку.
В очаровательной, залитой вечерним солнцем гостиной он мгновенно превратился в игривого, веселого Ленечку. Подхватил свою счастливую жену на руки, закружил и стал с жаром целовать.
– Ниночка ты моя! Как же хорошо, что ты приехала!
– Я так соскучилась без тебя!
– А я-то, думаешь, не соскучился? Еще как! Пойдем, Нин, я тебе наш дом покажу.
Ленечка светился от гордости, но и было от чего: дом был великолепный! Особенно спальня на втором этаже – просторная, с открытым в сад окном, с двумя большими деревянными кроватями. Длинный гардероб с инкрустацией был битком набит нарядами для любимой жены.
– Переодевайся, Ниночка, умывайся с дороги. Ванна вот тут, рядышком.
Такой прекрасной ванной комнаты никогда не доводилось видеть: все сверкало чистотой, душ был теплым, розовое мыло – необыкновенно душистым, полотенце – мягким-премягким. Зеркало и то оказалось льстивым. Как же замечательно! Сказочно!
В спальне жена мужа почему-то не нашла. Потихоньку спустилась вниз, в гостиную, и обомлела: одетый в бархатный халат, Ленечка сидел за богато сервированным столом. Светловолосый, сероглазый, румяный, он выглядел точь-в-точь, как настоящий русский барин. Заметил свою мышку-жену и сразу же предупредительно выдвинул тяжелый стул из-под массивного круглого стола.
– Садись вот сюда, Ниночка. Как тебе, понравилось здесь у меня?
– Сказочно! И вокруг так красиво – все цветет. Восхитительно!
– Да уж, Нин, работы тут, конечно, до черта, но и жизнь такая, что чувствуешь себя человеком! – Леня наполнил вином красивый хрустальный бокал, а себе налил водки в изящную рюмку. – Никогда не думал, что эти сволочи фашисты жили так хорошо. Какими же идиотами надо быть, чтобы при такой-то жизни войну затеять? Теперь, небось, локти кусают, гады. Ну, да черт с ними! Давай, Ниночка, выпьем за твой приезд. Я тебя очень ждал. Что за мужик без жены?
– Твое здоровье, Ленечка!
За время пребывания в Европе с Леней определенно произошли серьезные перемены: ел он аккуратно, красиво, держал вилку в левой руке, ножик – в правой, отрезал маленькие кусочки и не спеша отправлял в рот. Руки вытирал крахмальной салфеткой, вальяжно курил сигареты с мундштуком, стряхивая пепел в хрустальную пепельницу. Наблюдать за его изысканными манерами было очень приятно.
– Лень, тебе очень идет этот халат. Ты в нем похож на барина.
– Да ладно тебе! Мало мы, что ль, повоевали? В грязи насиделись по самые уши… Народу сколько погибло, каких ребят! Имеем мы право пожить в этой чертовой Германии в свое удовольствие?