Пятое время года
Шрифт:
– Непременно съездим.
Сейчас самое время было бы напомнить сытому и благодушно настроенному Ленечке, что он обещал пойти в кино. Однако, судя по тому, как он только что зевнул, мероприятие не состоится, – Леня выпьет кисель и, прихватив газету, отправится наверх почитать, вернее, поспать.
– Нинк, посмотри-ка! К нам вроде кто-то идет. Никак Балашов?
– Ой, значит, случилось что-то!
В дожде за окном мелькнул высокий силуэт. Совсем нечастый гость, некомпанейский Балашов был еще и закутан в мрачную плащ-палатку.
– Что-нибудь случилось, Владимир Дмитриевич?
– Что
– Ура! Поздравляем вас! – Как же она обрадовалась! Кинулась обнимать Балашова, однако он лишь смутился от такого бурного выражения чувств.
– Спасибо-спасибо!
– Давайте с нами обедать? Но главное, расскажите, как там Галя?
– Можно, я сначала присяду? – Взволнованный отец присел на краешек дивана, вытер мокрые руки платком и промокнул плохо выбритое, осунувшееся лицо. – Спасибо, Ниночка. Вы, ради бога, только не беспокойтесь. Не нужно ничего. Я не голоден. Переволновался очень. Ночью отвез Галочку в госпиталь, вернулся домой, чувствую, дома мне не будет покоя. Поехал обратно. И дождался. Приехал сюда, снова волнуюсь. Вот и решил зайти к вам, по-соседски, вы уж извините меня.
– Правильно сделал, товарищ полковник! Давай-ка садись к столу, а то как-то не по-русски получается. – Минуту назад совершенно обзевавшийся, Леня взбодрился, поскольку появился отличный повод продолжить застолье. – Нин, рюмку-то достань для гостя, сейчас выпьем за здоровье Галины и младенца!
– А что? Выпью обязательно. – Все еще растерянный, Владимир Дмитриевич подсел к столу и, сам над собой засмеявшись, замотал головой. – Ох, нелегкое это испытание, скажу я вам, стать отцом в сорок два года!
– За здоровье матери и ребенка! – Леня торжественно поднялся, чокнулся со всеми и, по-видимому, вспомнив наставления жены, закусил водку кнедликом, а не занюхал по привычке хлебом. – И кто родился? Парень?
– Девочка. – У Балашова от нежности засветились глаза.
– Ну-у-у, чего ж это ты так опозорился-то? – Леня разочарованно откинулся на спинку стула и расхохотался. – Бракодел, Владимир Дмитрич! Бракодел!
Хоть провались под землю! Под укоризненным взглядом он, к счастью, притих, и все же надо было побыстрее загладить неприятное впечатление от его солдатских шуточек.
– Как я мечтаю, что у нас с Алексеем Ивановичем тоже когда-нибудь будет девочка! А как вы назовете дочку? Вы, наверное, уже выбрали какое-нибудь замечательное имя, Владимир Дмитриевич? Вы же филолог, вам и карты в руки.
– Никаких особенно серьезных филологических изысканий я, откровенно говоря, на сей счет не предпринимал. – Шутливо усмехнувшись, Балашов вновь сделался задумчивым и серьезным. – Знаете, Ниночка, когда я весной сорок пятого очнулся в госпитале после ранения, то первая моя мысль была о Гале. Мы не виделись с ней четыре года. Я на фронте, Галочка в эвакуации. Лежал забинтованный, как мумия, и думал о ней. Благодаря Галочке и выжил. Выписался из госпиталя как раз в день победы. Галочка у меня суеверная, не разрешила выбирать имя
– Прекрасно, Владимир Дмитриевич! Замечательно!
– Да, это ты здорово придумал… Бесподобно! Выпьем, товарищ полковник, за твою Викторию и за нашу победу! – Леня, вероятно, уже сообразил, какую сморозил глупость, и теперь улыбался радостнее счастливого отца.
Уже от третьей рюмки Балашов решит
ельно отказался:
– Нет-нет, дорогие мои, более чем достаточно. Вернется Галочка, тогда и устроим пир на весь мир. Как это называлось в прежние времена? Крестины. Эх, хорошо бы организовать шашлыки! Как когда-то до войны у меня в Лосинке делали мы с друзьями… – Непьющий Балашов явно захмелел. В маленьких бесцветных глазах блеснули слезы.
– Владимир Дмитриевич, может быть, сделать вам крепкого чаю?
– Что вы, что вы! Благодарю! – Балашов решительно замахал руками. – Зря вы меня так напоили, друзья мои. Стоит мне выпить рюмку, я становлюсь на себя непохожим. Слезливым и невероятно разговорчивым. Вот, вспомнил старых друзей. Из всей нашей компании в живых остались только двое… Но не будем сегодня предаваться печали. Ниночка, моя Галя уже рассказала вам, как мы с ней познакомились и поженились?
– Нет, еще не успела.
На самом-то деле Галя уже давно «под большим секретом» поведала ей историю о том, как хорошенькая студентка, пользовавшаяся сумасшедшим успехом у всех окружавших ее молодых людей, отвергла их и женила на себе преподавателя по античной литературе, безумно талантливого, подающего огромные надежды ученого.
– Поразительно, о чем же вы беседуете целые дни? Я был уверен, что в моей биографии не осталось ни одного белого пятна…
– Владимир Дмитриевич!
– Я пошутил, простите великодушно. Если я вас не очень задерживаю, то, пожалуй, расскажу. Как-то сейчас все вспомнилось…
Посвященная и в эту семейную тайну соседей, она только прятала улыбку за букетом пионов, пока Владимир Дмитриевич рассказывал, как он, старый холостяк, тридцать шесть лет проживший вдвоем с мамой, влюбился, как мальчишка, в свою студентку – прелестную Галю Кузнецовскую, «не обращавшую на него ни малейшего внимания».
– А тут однажды приехали ко мне в Лосинку, на шашлыки, друзья, и один мой давнишний приятель привез с собой девушку. Смотрю – в калитку входит Галя. Такая красивая в летнем белом платье! Галочка и не подозревала, к кому едет в гости…
Неужели? Наивный Владимир Дмитриевич! Ведь Галя сама «нахально увязалась» за их общим знакомым, прослышав, что тот собирается к Балашову в Лосинку, и там уже приложила максимум усилий, чтобы очаровать доцента. И не только его самого…
– Тогда еще была жива моя мама. Они с Галочкой как-то сразу подружились. Так симпатично вместе собирали на стол, потом вместе мыли посуду. Когда все разъехались, мама предъявила мне ультиматум: Володька, если ты не женишься на этой хорошенькой Гале, я выгоню тебя из дома, так и знай! Мама у меня была дама мудрая. Моя Галочка – чудо!