Пятьсот веселый

Левченко Анатолий Арсентьевич

— Ты что, свихнулся? — уставился на него Генка. Мимо прошли два милиционера. Арвид сразу отвернулся от Генки и сказал обычным голосом:

— Пошли. Что стоишь как истукан?

— Ну, знаешь! — взорвался Генка. — Мне твои фокусы надоели! Пошел ты ко всем чертям!

— Тише! — Арвид испуганно оглянулся на милиционеров. — Не кричи. Я потом тебе все расскажу.

В голосе его слышалось что-то жалкое, лицо было растерянное, беззащитное.

— Черт с тобой! — мрачно отозвался Генка, которого раздражали эти превращения Арвида — от самодовольной хвастливости до какой-то непонятной трусости. — Пойдем узнавать насчет пятьсот веселого.

И

опять — вокзал. Здесь ничего не изменилось, только стало еще больше людей, душнее и бестолковее. Но Арвид как будто обрадовался этой толчее, личико его оживилось, веснушки заблестели. Он как угорь скользил в толпе, штопором ввинчивался в людское месиво, весело переругиваясь с тетками и мужиками.

Генка сразу отстал от Арвида, скованный угловатым чемоданом и вежливостью, которая здесь была явно не в цене. Он нашел местечко, где было поменьше людей, и старался не терять из виду остренький затылок читинца. Арвид появился так же быстро, как исчез. Он вывернулся из толпы, даже не вспотев, синенькие глаза сияли торжеством.

— Пойдем на улицу, подышим, — Арвид зашагал к двери. — Билетов хватит на всех. Через полчаса начнут давать.

Действительно, через полчаса над одной из касс появилась картонка с надписью «На восток», а над другой ребята с ликованием увидели надпись «На запад».

Дежурный по вокзалу, издерганный вопросами пассажиров, худой унылый мужчина с красной повязкой на руке, торжественно прокричал:

— Уедут все! Прошу соблюдать очередь и порядок!

Надписи и это объявление сразу преобразили толпу. Люди будто разрядились, напряжение упало до самой низшей точки. Все подобрели. Тетка, с самого утра таранившая толпу могучим телом и руганью, сначала растерялась, не зная, куда направить еще не израсходованный запас энергии, потом смущенно улыбнулась и попыталась привести в порядок свои растрепанные, слипшиеся от пота волосы. Рядом с ребятами оказался мужичонка, что упал в обморок и невольно послужил причиной встречи Генки с Арвидом. Он виновато улыбался, крутил разномастные пуговицы на рубашке и приговаривал:

— Ослаб я. Три ночи не спамши. Вот и конфуз вышел, елочки зеленые!

Впрочем, мужичонке и не нужно было оправдываться: все стоящие в очереди относились к нему теперь как к пострадавшему за общее дело.

Тут же приткнулась старушка в серой шали, разговорчивая, общительная, но себе на уме. Она быстро завязала обширный круг знакомств. Особое расположение обеих очередей старушка снискала тем, что уже несколько раз рассказывала о мужичонке, упавшем в обморок.

— Смотрю я, а он лежит, сердешный, — умильным голосом изливалась она, и сразу можно было представить ее среди других таких же старушек, которые не пропускают ни одних похорон в своей округе и испытывают интимный, томительный интерес ко всему, что связано со смертью. — Глядь, а на нем и лица-то нет. Белешенький, ну что твоя известка. Вот, думаю, преставился, маетный. А он оклемался, сидит и смотрит вокруг, как дитя, так благостно, светленько, аж у меня на душе елейно стало…

Мужичок зябко поеживался, вытягивал губы трубкой и разводил руками, будто извинялся за то, что так быстро оклемался и не дал старушке побольше материала для ее рассказов, а потом удивленно восклицал тонким голосом: «Елочки зеленые!»

Генка с подозрением посматривал на словоохотливую старуху: вдруг она вспомнит о его участии в этом инциденте и сделает очередной жертвой своих воспоминаний. Но, слава

богу, старушенция обошла Генку своим вниманием.

Как хорошо после хаоса и беспорядка стоять в приличной дружелюбной очереди! Генка и Арвид болтали обо всем и ели дешевое фруктовое эскимо странного серого цвета, не очень сладкое, но зато холодное.

Когда наконец окошечко открыли, очередь подозрительно завозилась, но у самой кассы непоколебимо стоял здоровенный дядька, которому поручили охранять порядок. Два суетливых типа, от которых веяло перегаром, попытались «качать права», но строгий дядька положил на плечо одному из них волосатую руку и сдержанно пророкотал:

— Осади!

Типы смешались, сникли и затерялись где-то в хвосте очереди.

Касса начала бойко выдавать билеты. Арвид нервничал: боялся, что у него не хватит денег.

— Да не суетись ты, — успокоил его Генка, — я доплачу.

И вот наконец оно, заветное окошечко. Первым туда сунулся Арвид, его остренькая голова на длинной шее совсем исчезла в проеме, и только по худой напряженной спине и по тому, как он переминался с ноги на ногу, можно было догадаться о его волнении.

— Порядок! — Читинец вывернул голову из окошечка и потряс билетом. — Даже сдача есть! Живем!

Генка отмахнулся от приятеля и сунул в окошко свой билет:

— Мне закомпостировать до Москвы! Кассирша удивленно посмотрела на Генку и сказала:

— Вам не нужно компостировать. Просто садитесь и поезжайте.

Она возвратила билет.

— И доплачивать не нужно? — удивился Генка.

— Вы даже переплатили, — засмеялась кассирша. — Следующий!

Счастливый Генка отошел от кассы и бережно спрятал свой могущественный билет на «нормальный» пассажирский поезд.

— Пойдем за жратвой! — Арвид ловко протискивал тощее тело сквозь толпу. — В нашем распоряжении целых три часа.

— Главное — хлеба надо купить, — сказал Генка, едва успевая за читинцем, — А то на этом пятьсот веселом пропилим до Москвы дней семь-восемь.

— Фью! — свистнул Арвид. — Ну и хватил! Если за десять дней доедем — считай, что повезло!

Генка загрустил. Так можно опоздать и к началу занятий. Да к тому же неизвестно, как отнесутся в Москве к его аттестату, «подлежащему замене на аттестат отличника». А вдруг заставят сдавать экзамены? А там немецкий… Тогда целый год пропадет.

Но грустные мысли недолго осаждали Генку. В общем-то все прекрасно — через три часа он поедет вперед, туда, куда стремится каждой клеточкой своего тела, хотя не проходит и часа, чтобы он с отчетливостью не видел перед собой лица матери, отца, братишек и сестренок, оставленных там, в оторванном от самого сердца поселке. Хотелось хоть краешком глаза взглянуть на свой дом, на мать, которую он так часто огорчал, особенно в последние годы, и чем явственнее ощущал Генка тысячи километров-разлучников, чем невозможнее было его желание, тем сильнее хотелось его осуществить…

— Ты чего как лунатик шагаешь? — Арвид прервал Генкины мысли. — С виду физкультурный, а всего стесняешься. Тьфу! — Арвид сплюнул. — Если б я был такой тюря, то давно бы уже загнулся…

Генка остановился, нахмурил брови:

— А ты чего хотел? Чтобы я чужие чемоданы хватал и старух отпихивал от кассы? Нет уж, обойдусь без твоей вшивой пронырливости.

— Вшивой, это точно, — неожиданно подтвердил Арвид и, словно для убедительности, почесал свои грязные космы. — Но мне на это наплевать. Я хочу в Ригу.