Пятый арлекин
Шрифт:
Я бы смог распознать и погасить болезнь, во мне присутствует очень сильный контролирующий механизм. Исследуя меня, вы должны исходить прежде всего из этой предпосылки.
— Хорошо, вернемся, все же, к тому, что вас привело ко мне. Только на этот раз начните не с конца, а с самого начала. Вы говорили, что чувствуете себя виноватым перед Александром.
— Да-да, вы правы, так оно и есть, и чувство вины появилось тогда, когда Александр женился. Это было осенью. Осень тогда была такая же, как и в этом году, так же в судорожном пламени умирали листья, красные закаты багрово стелились по земле, а журавли кричали так, будто прощались навсегда с родными местами и летели в свой последний путь.
— Вы долго дружили с Александром? — мягко перебил Ремизов, видя возбужденное состояние Плахова и не давая ему отклониться от темы, она его интересовала в первую очередь, а не лирические отступления легко возбуждающейся натуры.
— С самого детства. Мы были необходимы друг другу. И скажу безо всякого преувеличения, я мог бы отдать за него жизнь, а он —
— Петр Борисович, меня больше интересует ваше состояние в тот период, когда Александр женился.
— Нет-нет, — не поддался на этот раз Плахов, — необходимо подробно рассказать про Сашу, без этого вы не поймете, что произошло. Понимаете, он никогда ни с кем не встречался, я имею ввиду девчонок. Мы заводили себе подружек, ссорились, мирились, после института все переженились, а он все оставался один. «Та, единственная, которая мне предназначена судьбой, еще не родилась», — шутил он, и не поддавался ни на какие наши уговоры познакомить его с какой-нибудь девушкой. В конце концов друзья махнули рукой и даже перестали шутить по этому поводу. Раньше, когда собирались вместе, то эта тема была главной: рассматривали десятки вариантов возможной женитьбы, скоморошничали, конечно, а Саша только улыбался и молча терзал отбивную или салат. А потом, ему уже тогда было тридцать три, он неожиданно обзвонил всех приятелей и друзей и пригласил на семейный ужин. Он подчеркнул, что семейный, но мы не обратили внимания. Собрались, не выясняя причин, посчитали, что выпьем за очередную удачу Саши в исследовании фигурных скобок — он ведь занимался математикой — и это тоже было постоянным поводом для наших дурацких шуток. И тогда увидели Руну, сашину жену. Они в тот день расписались. Меня это сильно задело, ведь он ничего не сказал мне, как и другим. Но я ведь не другой. В общем, мы остолбенели от подобной неожиданности, а Руна стояла у окна, и Александр всем поочередно ее представлял и делал это очень неловко. Мне она, во всяком случае, показалась похожей на ворону: худая, ключицы на груди выпирают на километр, шея длинная, талия как у осы, а бедра широкие, и ноги, как ни странно, при ее худобе полные и длинные и растут чуть ли не от самой шеи. Не поднимая лица, она всем тихо представлялась: «Руна, Руна, Руна, Руна, Руна», — голос Плахова вдруг сорвался и перешел почти на крик, но Ремизов не перебивал его, наблюдая возбужденность, стараясь определить ее границы и механизм возникновения. — Показалось даже, что дурочка, — продолжил более спокойно Плахов, — а потом она неожиданно засмеялась переливчатым смехом, будто птица вскрикнула на высокой ноте, подняла глаза и меня будто, волна ударила под самое сердце: отчего-то стало весело, хорошо, да и другие тоже разошлись вовсю, каждый хотел казаться умнее, интереснее — и мужчины, и женщины. Что-то рассказывали, хохотали без причины и вообще, что-то было в этом неестественное. Я уж знаю почему, но подобное я чувствовал в детстве, когда совершал что-нибудь запретное, но привлекательное. В тот вечер возник такой же азарт, и причиной тому была Руна, хотя она для этого ничего не сделала. Само ее присутствие настраивало на такую волну. Один раз она посмотрела на меня быстро-быстро, и во мне сразу все оцепенело и ноги отнялись, словно я выпил крепленого вина многолетней выдержки. И в этом состоянии, почти не понимая для чего, я глядел на нее изредка, так же быстро, незаметно для других, как глядит на женщину мужчина, который жаждет ее, хотя это и бездоказательно. То есть, если женщина вдруг захочет поделиться с кем-нибудь по этому поводу, то мужчину нельзя будет ни в чем упрекнуть. Но женщина понимает этот взгляд. Руна поняла и ответила таким же взглядом. И тогда я сразу успокоился, как успокаивается путник в пустыне после долгих дней жажды, завидя воду и деревья. И пение песков, таких опасных для него прежде, звучит тонкой успокоительной музыкой. — Плахов на мгновение замолчал, но Ремизов не торопил его, отметив для себя романтический склад натуры Плахова, его склонность к напыщенной образности и литературной слащавости.
— На чем я остановился? — встрепенулся Плахов. — А-а, вспомнил: она передавала соль и случайно коснулась пальцами моей руки. Это для всех других случайно, но я сразу почувствовал, что это предназначалось только мне, мне одному! Надо было бежать оттуда в тот же вечер, в ту же минуту, и никогда больше не переступать порог сашиного дома, а меня шатало от одной только мысли, что я когда-нибудь прикоснусь к губам Руны, дотронусь до волос или возьму за руку и растворюсь в вечности. Никто ничего не заметил, все продолжали поздравлять их, орали традиционное «горько» и разошлись под утро. Провожая, Александр тихонько сказал мне: «Извини, я тебе ничего не говорил, потому что боялся». — «Чего?»— спросил я, хотя сразу же понял, чего он подсознательно страшился. «Не знаю, — ответил Александр, — но теперь все прошло. Забудь об этом».
— По дороге домой я спросил жену мою, Ирину, как ей показалась Руна. «Милая женщина, — ответила она, — в ней есть скрытый огонь. Мне даже на мгновение показалось, что она…» — «Что показалось?»— спросил я самым безмятежным голосом, хотя опять догадался, что она имела в виду. «Нет-нет, — улыбнулась Ирина, — так, чисто по-женски, тебя это не должно интересовать… Скажи, ты хотел бы с ней дружить?» — «Мы и так с
И тогда я солгал, — сыграл, как играют на сцене в хорошем театре, на самом высоком уровне, так, что позавидовал бы любой актер первого эшелона. Знаете, к первому эшелону я причисляю таких актеров, как Плятт, Ролан Быков, Глузский. Они универсальны и входят в роль… как в незнакомую реку, проживая за мгновение чужую жизнь, как свою собственную… — Плахов потер рукой правую сторону лица, будто находился в каком-то недоумении, не понимая его причины, потом отыскал потерянную в разговоре нить, — простите, опять уклонился, заговорил об актерах, будто это так важно. Я вас, наверное, задерживаю, да?
— Нет, вы были в очереди последним. Не торопитесь и сосредоточьтесь. Вы говорили о том, что солгали жене. Вы сделали это сознательно?
— Да, пожалуй, сознательно.
— Что вы предполагали выиграть в результате своей лжи?
— Выиграть? О чем вы говорите?
— Может быть, я неточно выразился. Попробую еще раз: вы уже тогда предполагали развитие отношений с этой женщиной, женой Александра?
— Нет, не предполагал, я всегда избегаю думать конкретно, когда вопрос касается каких-либо сомнительных моментов или ситуаций.
— Почему?
— Хочется остаться порядочным для себя самого, вернее, сохранить хотя бы иллюзию порядочности. Это очень важно, если такой иллюзии не будет, то настанет время, когда начнешь себя презирать.
— Не лучше ли просто оставаться порядочным, вместо того, чтобы питать себя иллюзиями?
— Вы не хотите меня понять, — Плахов занервничал, и Ремизов пожалел, что упрекнул его. И без того непрочное доверие в разговоре могло мгновенно разрушиться и неизвестно, удалось ли бы восстановить прежние отношения. — Существует немало людей, — продолжил Плахов, — которые, как бы это сказать поделикатнее, в силу своей слабости или безответственности и может быть бездумности, зачастую переходят границы, отделяющие порядочного человека от непорядочного, хотя эти границы в последнее время достаточно призрачны. Мы приходим на юбилей к чиновнику, пьем коньяк, который ему привезли с коньячного завода, и понимаем, что это воровство, замаскированное под деловые отношения, умение жить, но, тем не менее, ведем себя так, будто все это в порядке вещей. Более того, некоторые из нас завидуют этому человеку и сами были бы не прочь жить подобным образом. Кто-то из этой компании живет с женой другого, тоже вхожего в этот круг, другие не гнушаются брать взятки, главное для них — не собственное моральное падение, главное — выглядеть порядочным и приличным человеком в собственных глазах. Это стержень, который многим позволяет сохранить собственную личность, если только можно говорить о личности в данном случае. Эти же люди презирают всех воришек, укравших кошелек с пятью рублями, или распутного человека. Они искусственно создают микроклимат собственной исключительности, вседозволенности, искренне считая для себя, что их отношения с соблазненной женщиной носят чистый характер, являются результатом страсти, если хотите, а воровство или хищение — как бы награда за их талант и умение приспособиться к обстановке. Простите, что я так подробно остановился на вопросах морали, но поверьте, что это имеет прямое отношение и ко мне: я не брал взяток, не занимался никакими служебными махинациями, но был склонен к авантюре иного рода. У меня сладостно заныло в груди от одного только предчувствия возможной связи с Руной, я как-то сразу уяснил для себя, что эта женщина не для Александра, он не заслуживает счастья быть с ней близким, любить ее, ведь он никогда не знал других, ему не с кем было ее сравнивать. Он был похож на крестьянина, который нашел в огороде бриллиант и отдал его играть детям, заместо стекляшки, или же приспособил для хозяйских нужд, поскольку нуждался в тот момент в каком-то остром предмете. Я старался не думать о том, что большей подлости по отношению к другу трудно представить. Я сразу отделил Руну от Александра, поэтому и не думал о связи с Руной, но предчувствовал сладостную тревогу, и не мог отказаться от развития отношений именно в эту сторону.
Ведь затевая опасную игру с Руной, я не мог не знать, чем это закончится и насколько все это грязно и непорядочно, но совсем не думал о последствиях, будто отношения с Александром поддерживал один человек, а вел игру с Руной — другой. У нас с Ириной не было детей, впрочем, я часто выражаюсь очень книжно и неточно. Что значит не было, когда их нет до сих пор и никогда не будет. В этом есть какая-то нелогичность, потому что мы много лет хотели ребенка, Ирина лечилась даже по этому поводу, а когда врачи сказали, что она беременна, вдруг испугалась, прервала беременность.
— Когда это произошло?
— Не помню точно, приблизительно в тот период, когда Александр женился. Нет, немного позже, через год или полгода. Впрочем, это не имеет никакого отношения ко всей истории.
— Она никак не объясняла нежелание родить ребенка?
— Объяснила и очень логично. Она сказала, что ее возраст и общее состояние здоровья не позволяют родить нормального ребенка, а другой нам не нужен. Это убедило меня в правоте ее действий.
— Что же дальше?
— В одну из суббот Александр и Руна пришли к нам в гости. Всем было хорошо и уютно: Александру оттого, что он семейный человек, любим прекрасной женщиной, моей жене от того, что я с ней и не проявляю никакого интереса к Руне, а нам с Руной… этом трудно рассказать, когда каждый г~ту вижеыис _ред. н — начснотол тебе тебе cttjюм ниnw