Пятый угол
Шрифт:
Предположим, что во Франкфурте обнаружится однофамилец мюнхенца Фридриха Кессельхута. Или допустим, что Эрлен-штрассе во Франкфурте за это время удлинили и на ней действительно появился номер 77 — гестапо схватит всех мужчин по фамилии Кессельхут. Их будут пытать, гноить в темнице, убивать… И это ведь только одно имя и один адрес. А в списках еще сто шестнадцать других.
Вероятно, господа из трех секретных служб обнаружат, что я их надул, и выбросят списки. Возможно, на это у них хватит ума. Ах, после всего, что я до сих пор пережил, я не имею права полагаться на это! Но — проклятие — 3
Как просто предавать и убивать людей. И как мучительно сложно охранять и защищать их от страданий, преследования и смерти…»
3
Телефонный звонок заставил Томаса очнуться от своих мыслей и взять трубку. Он прикрыл глаза, услышав знакомый голос:
— Это Леман. Я связался по телефону с известным вам господином. Итак: 6 тысяч долларов.
— Нет.
— Что нет? — в голосе майора из Кельна послышались панические нотки. — Вы что, уже продали?
— Нет.
— Тогда в чем дело?
Томас тоскливо посмотрел на лист бумаги, торчавший в машинке:
— Я все еще веду переговоры. Принимаю ваше предложение к сведению. Перезвоните мне завтра, — и, не дожидаясь ответа, повесил трубку.
«Надо бы внести в список мнимых агентов фамилию Фрица Лооза», — подумал он в бешенстве. Затем он сложил все бумаги в черную папку и отнес ее вниз к старшему портье, который запер ее в сейф. Томас решил немного прогуляться и все обдумать. Должен же быть какой-то выход, должен быть…
В холле сидел агент Лавджой. На его лбу все еще красовалась здоровенная шишка. Лавджой вскочил и подошел к Томасу, в глазах его светилось нетерпение.
— Та самая папка, да? Я ее ясно видел. Ну так как?
— Я все еще веду переговоры. Обратитесь ко мне завтра.
— Послушайте, я предложу больше, чем ваш нацист, в любом случае больше.
— Да, да, хорошо, — сказал Томас и оставил его стоять в холле.
Задумавшись, он вышел на солнечную улицу. Погруженный в мысли, он шагал по городу. На авеню Свободы пришлось остановиться. Под пальмами тянулась похоронная процессия. Полицейские перекрыли движение. Наверняка умер какой-нибудь известный португалец, так как его провожали в последний путь сотни скорбящих мужчин и женщин, одетых в черное. Многие плакали. Прохожие снимали шляпы. Кто-то молился вслух, пахло ладаном.
Нашел! И тут вдруг бормотание скорбящих нарушил веселый смех. Столь чудовищно нетактичное поведение позволил себе молодой, элегантно одетый господин.
— Грязный иностранец! — сказала пожилая женщина и плюнула ему под ноги.
— Да, матушка, да, — согласился Томас Ливен и с зонтом на плече заторопился к находившемуся неподалеку зданию главного вокзала. В вестибюле он обнаружил большой киоск с газетами и иллюстрированными журналами со всего света. Черчилль и Гитлер, Геринг и Рузвельт мирно уживались с полуобнаженными девицами, культуристами и воинственными заголовками на многих языках.
— Мне газеты, пожалуйста, — сказал Томас старому морщинистому продавцу, переводя дыхание. — Все, какие есть, французские и немецкие.
— Но они позавчерашние.
— Это ничего! Давайте
— Хватили лишнего?
— Трезв как стеклышко. Давай же, старина!
Продавец пожал плечами. И продал все свои залежи.
Тут были «Райх», «Фелькишер беобахтер», «Берлинер цайтунг». «Дойче альгемайне цайтунг», «Мюнхнер нойесте нахрихтен», «Матен», «Орор», «Пари суар» и девять французских провинциальных изданий. С этой связкой газет Томас возвратился в отель и закрылся в своем апартаменте. Затем стал изучать старые пропыленные издания, причем только последние страницы, где печатались некрологи. Множество людей ежедневно умирали в Париже и Кельне, Тулузе и Берлине, Гавре и Мюнхене. Никакое гестапо покойникам было уже не страшно.
Томас Ливен начал стучать на машинке. Работа продвигалась споро. Ибо теперь он с чистой совестью мог указывать даже настоящие адреса…
2 сентября 1940 года наш друг приобрел в магазине кожаных изделий две черные папки. С одной из них он и появился в элегантных апартаментах господина Гомеша дос Сантоса, одного из лучших портных Лиссабона. Дос Сантос, встречая клиента, сердечно пожал ему руку и разразился радостным смехом, продемонстрировав, что он человек не бедный. Его рот был полон золотых зубов.
В примерочной, оклеенной нежно-розовыми шелковыми обоями, Томаса ожидал одетый в шикарный новый костюм из темной фланели майор Лооз.
— Слава тебе господи, — с облегчением сказал он, увидев Ливена. В течение трех последних дней этот человек изрядно потрепал ему нервы. Он постоянно встречался с Томасом то в барах, то в гостиничных холлах, а то и на пляже. И тот неизменно тянул резину:
— Я пока не принял решения. Необходимо еще раз переговорить с англичанином.
Ту же игру Томас вел и с Лавджоем. И этого он все время кормил «завтраками», ссылаясь на то, что конкурент предложил больше, еще больше. Таким способом он в конце концов довел ставки до 10 тысяч долларов от каждого. На этом он решил поставить точку. Обоих господ он серьезно предупредил:
— До вашего отъезда все должно держаться в абсолютной тайне. Никто не должен знать, что я продал папку именно вам, иначе за вашу жизнь нельзя будет поручиться. Поэтому передача должна осуществиться в каком-нибудь неприметном месте.
Лооз выбрал примерочную во владениях господина дос Сантоса. Он объявил Томасу:
— Отличный парень этот портной! За три дня сошьет вам на заказ безупречный костюм из лучшего английского материала, — он похлопал по своему рукаву. — Пощупайте-ка!
— Действительно великолепно.
— Все наши встречаются здесь.
— Кто это все?
— Все агенты, живущие в Лиссабоне.
— И после этого вы называете это место неприметным?
Но Лооз был в восторге от своей изобретательности:
— Именно! Не понимаете? Никто из драгоценных коллег ни в жизнь не догадается, что я здесь по делам службы.
— Ага.
— Кроме того, я дал Жозе сто эскудо.
— Жозе — это кто?
— Закройщик. Здесь нам никто не помешает.
— Деньги с собой?
— Разумеется. В этом конверте. А списки?