Пятый угол
Шрифт:
— Какую пластинку ты должна поставить?
— «У меня две любви», — ответила она.
Странная улыбка осветила вдруг его бледное лицо.
Он встал. Шанталь отшатнулась. Но он ее даже не коснулся. Он направился в соседнюю комнату. Там был граммофон. Он вновь улыбнулся, увидев надпись на пластинке. Завел граммофон, опустил иголку на дорожку. Зазвучала музыка. И голос Жозефины Беккер, возлюбленной майора Дебра, запел о любви…
Шаги за дверью становились все слышнее. Ближе. Совсем рядом. Шанталь стояла вплотную к Томасу, шумно дыша сквозь полуоткрытые губы, зубы дикой кошки
— Сматывайся, время еще есть, — прошипела она. — Под окном в спальне — плоская крыша…
Улыбаясь, Томас покачал головой. Шанталь взбесилась:
— Идиот! Они сделают из тебя сито! Через десять минут ты — труп утопленника в старой гавани.
— Было бы куда лучше, если бы ты подумала об этом немного раньше, душа моя, — дружески сказал Томас.
Она размахнулась, словно собираясь его ударить, и тяжело задышала:
— Довольно дурацкой болтовни, да еще в такой момент, — и вслед за этим начала всхлипывать.
Стук в дверь.
— Иди открывай, — жестко сказал он. Шанталь прижала кулачок ко рту, но не сдвинулась с места. Стук повторился, на этот раз еще энергичнее. Пение Жозефины Беккер продолжалось. Мужской голос, знакомый Томасу, прокричал:
— Открывайте, или мы вышибем выстрелами дверной замок!
— Старина Симеон, — пробормотал Томас, — все такой же порох!
Оставив дрожащую Шанталь, он прошел в прихожую. Входная дверь уже сотрясалась под ударами кулаков. Томас нажал на ручку. Дверь приоткрылась, насколько это ей позволила стальная цепочка. В отверстие просунулись чей-то ботинок и пистолет. Томас со всей силой наступил на чужой ботинок и выпихнул пистолет обратно.
— Могу ли я попросить вас убрать эти оба предмета, господин полковник, — сказал он при этом.
— Еще чего захотели! — закричал Симеон по другую сторону двери. — Если немедленно не откроете, я начну стрелять!
— Что ж, стреляйте, — мягко ответил Томас. — Пока вы не уберете свою ногу и руку из двери, я не смогу снять цепочку.
После некоторых колебаний полковник так и сделал, нога в ботинке и оружие исчезли. Томас открыл дверь. В следующее мгновение в его живот уперся ствол пистолета, и отважный Жюль Симеон оказался вплотную к нему, усы торчком, благородная голова с римским носом откинута назад. Томас подумал: «В последние месяцы у него, бедняги, было туго с деньгами, на нем по-прежнему тот же старый потрепанный плащ».
— Счастлив лицезреть вас, господин полковник, — сказал Томас. — Как ваши дела? Как поживает наша красотка Мими?
— Ваша игра окончена, грязный предатель! — сказал полковник презрительно, почти не разжимая губ.
— Вам не трудно переместить ствол пистолета в какое-нибудь другое место, хотя бы в грудь? Я, видите ли, только что поужинал.
— Через полчаса у вас вообще не будет проблем с пищеварением, свинья, — ответил полковник с яростью.
В прихожей появился второй мужчина: высокого роста, элегантный, с седыми висками и умными глазами, воротник плаща поднят, руки в карманах, сигарета в углу рта — Морис Дебра.
— Добрый вечер, — произнес Томас. — Я так и предполагал,
— Полковник Дебра! — прошипел Симеон.
Сам Дебра ничего не сказал, а лишь коротким и властным кивком головы указал на дверь.
В этот момент отчаянный крик заставил всех обернуться. Пригнувшись, как тигрица перед прыжком, в дверях комнаты стояла Шанталь с кривым малайским кинжалом в правой руке. Она зашипела в дикой ярости:
— Вон отсюда! Или я прикончу вас обоих. Оставьте Жана в покое!
Испуганный Симеон отступил на два шага. Томас подумал: «Слава богу, ты уже не такой безмозглый храбрец, каким был тогда, при оккупации Парижа!» И резко сказал:
— Оставь эти глупости, Шанталь. Ты же обещала господину полковнику выдать меня.
Шанталь еще больше согнулась, еще более хриплым стал ее шепот:
— А мне совершенно все равно… Я вела себя мерзко — но смогу еще все исправить…
— Черта лысого ты сможешь! — сказал Томас. — Они засадят тебя за решетку, дурища, только и всего!
— И пусть сажают… Мне плевать — я никогда еще никого не предавала. Становись за мной, Жан, и быстрее дуй в спальню…
Теперь она стояла к нему вплотную. Томас вздохнул и покачал головой. Затем его правая нога взметнулась, угодив Шанталь в запястье правой руки. Она вскрикнула от боли. Кинжал вылетел и застрял, подрагивая, в дверной раме.
Томас взял пальто и шляпу, вырвал кинжал из двери и протянул его Дебра.
— Вы не можете себе даже представить, как неприятно мне нападать на женщину, — сказал он. — Но в случае с мадемуазель без грубости не обойтись… Пошли?
Дебра молча кивнул. Симеон подтолкнул Томаса к выходу.
16
Дверь захлопнулась. Шанталь осталась одна. Ее тело сотрясали судороги. Обессиленная, она упала на ковер и каталась по нему, рыдая и всхлипывая. Наконец она поднялась и неверными шагами отправилась в комнату. Пластинка закончилась, только игла продолжала шаркать. Шанталь подняла граммофон и швырнула об стенку. Он с грохотом разлетелся.
В эту ночь, самую ужасную в ее жизни, она не могла заснуть, беспокойно ворочалась в своей постели, терзаемая отчаянием и чувством вины. Она предала своего возлюбленного. Она виновна в его смерти. Симеон и Дебра убьют его, это ясно. Лишь на рассвете она впала в беспокойное забытье. Ее разбудил мужской голос, он пел, слегка фальшивя. Преодолевая головную боль и тяжесть в руках и ногах, она вскочила. Отчетливо слышался мужской голос, напевавший «У меня две любви».
«Я сошла с ума, свихнулась, — подумала она с ужасом. — Я слышу его голос — голос покойного — Боже, я съехала с катушек…»
— Жан! — закричала она.
Никакого ответа.
На дрожащих ногах она поднялась. В одной ночной рубашке выбежала из спальни. Прочь, прочь отсюда…
Неожиданно она остановилась. Дверь в ванную комнату была открыта. А в ванне сидел Томас Ливен. Шанталь зажмурилась, потом снова открыла глаза. Томас продолжал сидеть в ванной. Шанталь простонала: «Жан…»
— Доброе утро, бестия, — произнес он.