Пыль дорог
Шрифт:
Вскоре выяснилось, что не стоило. Через пару минут после того, как Найрид, настроив инструмент, принялся наигрывать легкую мелодию, к остановившимся возле одного из городских фонтанов музыкантам (Каренс ведь тоже, в какой-то мере, считался таковым) подошли двое герцогских служащих и задушевно поинтересовались, состоят ли господа барды в гильдии. А когда «господа барды», удивленно переглянувшись, дали отрицательный ответ, мол, даже не слышали, что в эту самую гильдию надо вступать, им любезно сообщили, что музыкантам, не состоящим
На это Каренс дружески похлопал одного из нежданных слушателей по плечу и, сдернув с пояса менестреля кошелек, отвел его в сторону. Вернулся джокер через несколько минут. В гордом одиночестве. И со скорбной физиономией показал практически пустой кошель: лишь на дне завалялась пара-тройка монет.
Найриду хотелось ругаться. Причем ругаться как можно дольше, в полный голос и на трех языках. Вот только ругаться пришлось бы на самого себя – сам ведь виноват. Надо было сперва законы узнать, а потом уже работать.
Рыжая полосатая кошка, вылизывающая переднюю лапку, отвлеклась от своего интересного занятия и удивленно замерла, уставившись зелеными глазами на странную парочку, бредущую по улице. Таких оборванцев она давно не видела. Поразительно, как их вообще в город пустили.
Внезапно один из бродяг – это был Каренс – остановился, удивленно уставившись на висящую над домом вывеску с изображенным на ней веером игральных карт. Немного поразмыслив, он решительно шагнул к двери.
– Эй, ты куда? – вцепился ему в руку его спутник.
– Подожди, я через пару минут. – И нырнул в дом.
Вернулся он, несмотря на свои обещания, нескоро. Рыжая кошка потерлась о ноги нежданного пришельца и, не дождавшись ответной реакции, гордо удалилась. Дверь заведения, в котором скрылся шулер, постоянно открывалась и закрывалась: туда-сюда сновали люди и нелюди. Заходили радостные, обнадеженные, а выходили грустные и понурые. Так что появление мошенника с цветущим от счастья лицом стало для менестреля полной неожиданностью.
Он не успел даже слова сказать: товарищ за рукав оттащил его в сторону и тихо поинтересовался:
– У тебя есть хоть один злотый?
На целую монету менестрель навряд ли бы наскреб, а вот сребреников девять – пожалуй, о чем и сообщил приятелю.
Джокер на мгновение задумался:
– Далеко до ближайшего города?
– Ну день пути, – прикинул менестрель.
– Город принадлежит этому же сюзерену?
– Да, – кивнул музыкант, все еще не понимая, к чему клонит мошенник.
– И последний вопрос: у тебя в том городе не найдется знакомого, который согласился бы приютить нас на пару деньков? – Джокер прищурился, что-то подсчитывая. – После этого расплатимся.
Знакомый у Найрида был. Точнее, знакомая. Но вспоминать о ней он вовсе не желал, а потому в ответ на вопрос промычал что-то невразумительное.
– Так да или нет? – настойчиво переспросил мошенник.
– Да, –
– Чудненько, туда и пойдем.
– А может, не стоит? – с вялой надеждой вопросил музыкант.
Но его, разумеется, не послушали.
Путешественники запаслись провизией на дневной переход и тронулись в путь. До города, носящего гордое название «Гьериан», они добрались за пару часов до заката.
Еще с час менестрель водил ученика по самым темным городским закоулкам, петлял по извивающимся дорожкам, пробирался под изогнутыми мостами. Наконец Каренс не выдержал:
– И долго ты будешь надо мной издеваться?
– И в мыслях не было, – запротестовал музыкант.
– Да? Тогда какого черта мы все еще плутаем здесь?
– А может, я заблудился?
– А может, я тебя сейчас придушу? – не остался в долгу мошенник. – Раз здесь таким, как ты, запрещено играть на гитаре, мне еще и награду дадут за уничтожение особо опасного преступника.
К удивлению Каренса, блуждание по улицам быстро прекратилось: музыкант попросту свернул в ближайший переулок и остановился у практически незаметного дома. Лишь небольшая, потемневшая от времени вывеска подсказывала, что это таверна.
Найрид вздохнул и с лицом восходящего на эшафот потянул на себя дверь.
Главный зал был пуст: то ли не пришло время для посещений, то ли эта таверна не пользовалась популярностью. Мошенник огляделся по сторонам и решил, что второе – вероятнее: слюдяные окошки, засиженные мухами, с трудом пропускали вечерний свет, щели в полу наверняка «съели» не один десяток монет, а за рассохшейся стойкой стояла женщина-гора: рост – футов десять, не меньше, а с таким размахом плеч можно было бы и грифона на лету остановить. Ну а лицо… Самая старая в мире орчанка показалась бы, по сравнению с нею, красавицей.
Трактирщица вскинула голову, привлеченная скрипом дверей. Пару секунд вглядывалась в лица посетителей, а потом бросилась им навстречу с радостным воплем:
– Найрид! Ты вернулся!
– О, Скхрон, за что мне это, – тихо простонал менестрель, с ужасом уставившись на стремительно приближающуюся даму.
– Да что ты так нервничаешь? – удивленно покосился на него мошенник. – Она очень рада тебя видеть, непонятно, почему ты не хотел сюда идти.
– Я обещал на ней жениться, – невнятно булькнул музыкант. – Шестнадцать лет назад.
От этого признания Каренс подавился воздухом:
– На ней?
– Тогда она была стройнее. – В голосе менестреля звучала истерика или что-то в этом роде. – И я понятия не имел, что у нее отец – тролль, а мать – огриха! – Последние слова он простонал, уже пребывая в мощных объятиях трактирщицы, а потому Каренсу пришлось приложить нечеловеческие усилия, чтоб услышать его.
К счастью для самого менестреля, хозяйка таверны тоже не все расслышала – на ее губах заиграла радостная улыбка: