Пылай, огонь (Сборник)

Карр Джон Диксон

— Именно это я и собираюсь сделать, и вы это знаете.

— Тогда держите ушки на макушке, сэр. Вы и не услышите, как он подкрадется к вам, а двигается он стремительно, как молния. И если начнется свалка, главное, не позволяйте ему заходить к вам со спины.

— Почему его называют Вулканом? Ведь это не его подлинное имя?

— Еще бы, — сержант ухмыльнулся. — Но один джентльмен, очень образованный человек, рассказал мне эту историю. Думаю, что из Библии.

— Да?

— Да, сэр. Вулкан был богом подземного мира, а его женой была богиня Венера. Однажды

она забавлялась с Марсом, богом войны, и Вулкан застукал их. Ну вот! То же самое произошло и с этим Вулканом, что через дорогу.

— Ну? Каким образом?

— У него как-то была очередная жена — красивая баба, но та еще зараза. Как-то он засек ее, как говорится, на месте преступления — на ней не было ни клочка одежды, а рядом находился армейский офицер. И наш Вулкан выкинул этого Марса прямо через окно второго этажа. Так что он непростой тип. Будьте настороже!

— Ясно. Ну, инструкции у вас имеются. Удачи.

Спустившись по ступенькам подъезда, в котором они скрывались, Чевиот пересек темную улицу.

Вечерний Лондон был заполнен скрипом колес и глухим топотом копыт; для него было странно слышать эти звуки, но отделаться от них он не мог.

Вулкану принадлежал трехэтажный дом темного кирпича, причем верхний этаж был меньше по размерам, чем остальные два. На улицу из окон не пробивалось ни лучика, если не считать, что, когда входная дверь приоткрывалась, из ее проема падал свет. Как ему было известно, такой внешний вид был свойствен всем игорным домам — те, кто сюда направлялся, воспринимали свет из дверей как приглашение войти.

Поставив ногу на первую ступеньку, ведущую к дверям, Чевиот оглянулся.

Да, приходится признать, что он несколько нервничал.

Но в глубине души он понимал, что это состояние свойственно ему было лишь потому, что он не нашел Флору. В течение тех часов, пока он отчаянно искал ее, расспрашивал всех, ему стало ясно одно: Флора была для него больше, чем женщиной, которую, как он считал, любил. Она была необходима ему, она владела его жизнью и душой, и, хотя он никогда не осмелился бы произнести вслух столь банальные слова, он не мог жить без нее.

Думать так не возбранялось. Тем не менее необходимо было существовать дальше. Жить в пустынном для него Лондоне, столь незнакомом и в то же время смутно узнаваемом, в городе, который принадлежал Флоре.

Если только...

Стоя на ступеньках, Чевиот встрепенулся.

Небольшой изящный экипаж с яркими светильниками на облучке, на котором восседал столь же элегантный кучер, вывернулся с Арлингтон-стрит. Он пересек улицу, направляясь к дому Вулкана.

При вежливой поддержке лакея из экипажа выпорхнул человек, как две капли воды смахивающий на Чевиота ростом и внешним видом. Но новоприбывший был моложе; у него были рассеянные глаза, длинный красноватый нос и роскошные каштановые бачки.

Бок о бок они поднялись по каменным ступеням, вежливо уступая друг другу дорогу, пока не оказались перед приоткрытой дверью.

— Только после вас, сэр, — сказал Чевиот, скромно отступая в сторону.

— Ни в коем случае, сэр! —

провозгласил подъехавший гость, который был слегка пьян и подчеркнуто любезен. — Прошу вас, прошу! Я не могу себе позволить. Только после вас.

Этот обмен любезностями мог бы продолжаться до бесконечности, если бы Чевиот не толкнул наконец входную дверь, после чего, обмениваясь взаимными поклонами и улыбками, они оказались в небольшой прихожей, смахивающей на пещеру. Прямо перед ними оказалась другая дверь: несмотря на лакированную поверхность и тщательность отделки, чувствовалось, что она толстая и тяжелая; в ее панель был вделан смотровой глазок.

Со скрипом повернулся массивный ключ. Лязгнули два отодвигаемых запора. Дверь приоткрыл швейцар в строгой черно-красной ливрее, которую оживляли лишь белый воротничок, такие же перчатки и золотые (на первый взгляд) пряжки туфель. Как и у всех прочих швейцаров, ;у него были густо напудренные волосы, хотя в целом привычка пудрить волосы отмерла уже лет тридцать назад.

Любой полисмен, бросив лишь беглый взгляд на замкнутое лоснящееся лицо швейцара, изрезанное шрамами, понял бы, с кем имеет дело.

— Добрый вечер, милорд, — с равнодушным дружелюбием сказал швейцар. Затем с тем же выражением, в котором скользнула лишь легкая тень заинтересованности, он повторил: — Добрый вечер, мистер Чевиот.

Чевиот пробормотал что-то невнятное. Его нервы, моментально напрягшиеся в преддверии неизвестности и в ожидании опасности, сразу же успокоились, как только он понял, что его тут должны хорошо знать.

Швейцар молча помог освободиться от пальто неизвестному милорду. Но поскольку тот не выразил намерения снять цилиндр, Чевиот предпочел сделать то же самое.

— Ха-ха-ха! — внезапно разразился смехом милорд. Глаза его возбужденно блестели, и он потирал руки в белых перчатках в предвкушении удовольствия. — Хорошая игра сегодня, Симпсон?

— Как всегда, милорд. Не затруднит ли вас, джентльмены, пройти наверх?

Мраморный вестибюль, в котором встретил их швейцар, был большим и пустынным, хотя под высоким потолком была духота, которую лишь несколько смягчал слабый запах цветов. Описывая его убранство, журналист обязательно написал бы, что «тут в обилии стояли вазы, содержащие изысканные букеты и экзотические растения».

Лестница, покрытая красным ковром, вела к закрытым дверям наверху. Перила ручной работы представляли собой затейливое сплетение металлических кружев, выкрашенных золотой краской. Милорд теперь так и лучился приветливостью, когда поднимался по лестнице рядом с Чевиотом.

— Вы впервые у Вулкана, сэр? — осведомился он.

— Пожалуй, что так, должен признаться.

— Вот как? Впрочем, это не важно, — По лицу милорда проскользнула мгновенная тень. — Будем держаться рядом, и я вас тут со всеми познакомлю, за пару дней освоитесь. Главное, что тут идет честная игра. — К нему снова вернулось искрящееся дружелюбие. — Чувствую, что сегодня мне повезет, я всегда это чувствую. К чему вы испытываете пристрастие? Красное и черное? Карты? Просто рулетка?