Пылающая сталь
Шрифт:
В отличии от позиционной войны Первой Мировой, артиллерия не стояла в одном месте месяцами. А возить с собой хотя бы один боезапас снарядов, уже было не тривиальной логистической задачей. Накопить снаряды, особенно больших калибров, учитывая скорость их расхода за бой, тоже не представлялось возможным. Танки и автомашины, если они были — быстро вырабатывали горючее и постоянно требовали ремонта, а значит новых деталей. Дольше всех держались люди. Но хоть пехотинец и мог долгое время обходится без подвоза еды и воды, переходя на «подножный корм», оставались проблемы с боеприпасами. Солдат начала Второй Мировой, был вооружен магазинной винтовкой и нес на себе до сотни патронов, которых хватало на один-два напряженных боя или несколько коротких перестрелок, и это в лучшем случае. После этого надо было пополнить
Несмотря на хладнокровие немецких генералов, которые делали вид, что именно так все и планировалось, есть некоторые основания полагать, что такое обрушение фронта и стремительная сдача в плен окруженных частей стала сюрпризом не только для союзников, но и для немцев. Теперь термин «маневренная война» оказался напрочь оторван от колонн марширующей пехоты, и навсегда оказался связан с машинами и танками. Война изменилась.
К несчастью, то что происходило во Франции было покрыто туманом войны. Немцы подробно и с удовольствием рассказывали о воздушном десанте на укрепления во Франции — но все, что касалось использования немецких танковых дивизий, было засекречено. В СССР конечно внимательно следили за событиями, но приходилось выуживать сведения буквально из «блогов» и слухов. Поэтому выработать стройную теорию и пересмотреть концепции не успели.
Уже к 1939-му году думающий и развивающийся в своем деле красный командир имел в своем распоряжении некоторые пособия для боев в окружении. Например труд М. С. Ангарского, который так и назывался, «Бой в Окружении», 1939. От этого же автора был подробный труд «Выход 7-й седьмой стрелковой дивизии из окружения» по опыту боев с поляками. Да, кстати, до самого 1940-го, Польша была нашим объективным врагом, декларируя при каждом удобном случае свои территориальные претензии на огромные территории Украины и Беларуси (с Минском включительно), и не стесняясь обозначать военную цель в будущей неизбежной войне с большевиками как полное уничтожение СССР. Именно под эту позицию на международной арене Польше предоставлялись вооружения и финансы со стороны Англии и Франции. Об этом часто забывают.
Однако, все эти примеры предполагали крайне малый формат окружения, да и то, это рассматривалось как некий необычный случай. Дело было в том, что люди не вполне себе представляли, насколько может быть подвижной и мощной «моторизованная» или танковая дивизия, в которой заметно больше артиллерии, а по меньшей мере один батальон (а позже полк) сидит в броневиках, которые сами по себе для пехотинца ничем не хуже танка — у солдата с винтовкой так же нечего противопоставить бронированной машине. Опыт которым располагали красные командиры отставал — были примеры войны в Китае и Испании, но они так же однозначно показывали, что окружение не будет таким, каким оно будет на самом деле в 1941-м. Никто и представить себе не мог, что немцы смогут формировать внутренний и внешний обвод из ощетинившейся артиллерией крупных пехотных группировок по всему периметру котла. Такая плотность обороны казалась возможной только в исключительных случаях — когда местность способствует тому, что противник сможет отрезать единственный путь подвоза, как пример. Но уже были сделаны выводы — в случае окружения было необходимо в как можно в более короткие сроки организовать прорыв из него. При этом выбор направления для прорыва диктовался не удобством для вывоза тылов, а слабостью противника — даже из опыта гражданской войны было понятно, что если противник «крепко засел» в населенном пункте, и выбить его сходу
События во Франции заставили военных профессионалов пересмотреть свои выкладки. Забегая вперед скажу, что приемы и набор действий, рекомендуемых в случае окружения, перечисленные еще в 1939-м, по сути не изменились до конца войны. Разве что сильно изменились силы и средства, которыми теперь мог располагать командир частей попавших в окружение.
Тем не менее переосмысление роли механизированных частей в частности и вообще новой «войны моторов» происходило. Январь 1941-го, в журнале «Военная мысль» выходит статья полковника Ивана Христофоровича (на самом деле он конечно Ованес Хачатурович) Баграмяна, «Стрелковый корпус в окружении».
В статье Баграмян указывал, что развитие технологий позволяет совершать окружения и на не пересеченной местности, отрезая от снабжения даже крупные силы. Указывал на сложности обороны для окруженных частей — фронт круговой обороны оказывается заметно протяженнее чем та линия фронта, которую части занимали перед окружением, что позволяет противнику рассекать и громить окруженные части. Разумно указывал также, что даже с высокой насыщенностью грузовиками и арттягачами моторизованным частям будет трудно сформировать сплошной фронт в тылу окружаемых частей, и они будут захватывать в первую очередь узлы дорог и стремиться сформировать сеть опорных пунктов.
Выдвигался ряд предположений — выходить например следовало ночью… И так далее, и тому подобное.
Как это часто случается в полной мрачной иронии человеческой истории, уже в сентябре 1941 года Иван Христофорович смог проверить свои теоретические выкладки, попав в самый крупный котел «Восточного Фронта». Киевский.
Баграмян даже в теории не предполагал, что возможно окружить не то что корпус, а армию. Даже две армии.
Это было действительно неожиданно. К такому красные командиры в 1941-м готовы не были.
Но неожиданностей хватало и для немцев. Именно к концу Уманской драмы относится запись в дневнике фельдмаршала Браухича о русских: «Первый серьезный противник». Генерал-полковник Гальдер, начальник Генштаба сухопутных войск вермахта, был человеком куда более приземленным, и в своем дневнике раздраженно отмечал, что в летних боях 1941-го советские бойцы ожесточенно сражались, но в таких выражениях «русские опять выскользнули из котла». Генерал Метельский, один из лучших красных командиров 1941-го, и в самом деле умудрялся наносить контрудары пехотой и действительно, раз за разом, срывал немцам планы. Позволю себе отдельно процитировать начальника штаба люфтваффе, генерал-майора Гофмана фон Вальдау, который записал в своем дневнике: «Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого… Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям».
Обратите внимание, я цитирую дневники — мемуары это такой особый жанр литературы, к нему нужно подходить понимая контекст и уже глубоко погруженному в тему. А вот дневники, это почти всегда правдивые, пусть и субъективные, впечатления.
Немцев шокировали их огромные потери. В том же люфтваффе, только за один день, 22 июня 1941 года, немцы потеряли 300 самолетов, чего в боях с союзниками не было. В своей книге «1941 год глазами немцев. Березовые кресты вместо железных» английский историк, Роберт Кершоу, собрал воспоминания военнослужащих вермахта о первом годе войны. Английский исследователь утверждает, что уже в это время в армии вермахта появилась поговорка: «Лучше три французских кампании, чем одна русская».
А у нас в народе множество присказок в том ключе, что первую половину войны перетерпели, а вторую половину пережили. Откровенно говоря, попавшие в котлы 1941-го имели вполне обоснованные претензии к командованию, начиная с самого высокого. Но все же, сейчас с высоты послезнания, надо сказать прямо — высший и средний командный состав, не говоря уже о рядовых и сержантах Красной Армии, показал себя умелыми, профессиональными бойцами. Уже в 1941-м наши предки бились лучше чем французская армия, которая еще не так давно единодушно считалась лучшей сухопутной армией Европы, а значит и мира.