Пылкая дикарка
Шрифт:
Среди привлекательных черт характера Элизабет Рейс Ивану, этому спокойному, если только ему не действовали на нервы, человеку, больше всего нравилось ее умение вести оживленную беседу. Эта английская девушка, с лицом, на котором постоянно играл веселый румянец, никогда не лезла за словом в карман. Она однажды приехала в Вирджинию к своим родителям. После пятилетнего брака с ней он все чаще задавал себе вопрос, почему эта ее способность в прошлом ему так нравилась. Боже, сколько разговоров пришлось ему выслушать за последние два дня, сколько рассказов об этой чудовищной сцене, произошедшей на берегу ручья, — наверное,
— Ты права, — сказал он и, повернувшись на бок, заснул.
Через два дня, после того как он произнес простые, трогательные слова на церемонии погребения перед рабами, собравшимися под раскидистым дубом возле ручья, на церемонии, которая, как он полагал, положит этому конец, они услыхали вновь завывания Старого дьявола. Нанетт, тут же проснувшись, истерично завизжала. Она плакала вот уже пятую ночь подряд.
Этого Иван больше выдержать не мог, и когда Элизабет спросила его:
— Иван, что же ты все-таки собираешься предпринять? — он резко ответил:
— Найти охотника, который покончит с этой сволочью.
На следующее утро он приказал собрать ему саквояж со сменой одежды и белья, запрячь одноколку, в которой Лиззи обычно ездила в гости к своим соседкам, женщинам-креолкам. Он отправился к ручью Террбон — там находилось имение одного его друга-американца. Его сопровождал на кобыле его мальчик, помощник конюха. Там он провел ночь.
За обедом, который им подавали черные слуги в белых камзолах под руководством его прелестной жены, уроженки Южной Каролины, Билл Хаммонд посоветовал ему:
— Отправляйтесь к торговцу в самом конце дороги, идущей вдоль ручья. Там же и охотники, которые ловят на капкан, и рыбаки, продающие свою добычу.
— Я знаком с месье Вейлем, — сказал Иван.
— Там есть таверна, которую часто посещают охотники. Ее держит один кайюн, по прозвищу Большой Жак. Он направит тебя к одному из охотников, занимающихся промыслом на болоте. Он сумеет очистить это поганое гнездо аллигаторов, но это опасное место, и нужно быть крайне осторожным.
Оставив свой саквояж и пообещав вернуться к обеду, Иван рано утром отправился в путь.
Когда он выезжал из Монтроза, выдался приятный весенний денек. Кобыла Рафа резво бежала впереди. Дорога шла вдоль ручья, по обеим сторонам которого в зарослях кустарника и вереска росли плакучие ивы и могучие дубы. Иван, откинувшись на спинку сиденья, лениво о чем-то размышлял.
Сегодня, конечно, будет жарко, а у него была светлая, легко поддающаяся загару кожа, которая так идет к его светло-каштановым волосам. Соломенная шляпа прикрывала его глаза, о которых однажды красивая жена-креолка его соседа Гаспара Пуатевэна как-то сказала, что они такие голубые, как ее сапфиры.
В это утро он был одет, как всегда, выезжая на плантации по утрам, — в камзоле, сшитом из грубого ирландского полотна, и белых хлопчатобумажных бриджах, которые, по его приказу, ему стирали ежедневно.
Он был уверен в успехе своей миссии. Благодаря своим вкрадчивым манерам, вполне естественному стремлению всегда получать только самое лучшее он обычно добивался того, что желал. В свои тридцать три года он в жизни не знал никаких лишений, получая лишь удовольствия от своего богатства, хотя и считал себя пионером в этом диком, необозримом
Когда они с Элизабет поженились, он, взяв жену и свое полученное от бабушки наследство, уехал в Новый Орлеан. Когда беременная Элизабет пребывала в роскошном доме его друзей в городе, он вместе со своими рабами отправился в глубинку, где обнаружил плодородные земли возле ручья, пригодные для выращивания сахарного тростника. Там он раскинул палатку, в которой жил, присматривая за рубкой кипарисов на болоте, граничащим с его межой и строительством небольшой мельницы для измельчения тростника. Вскоре вполне приличный дом был построен. Отдав распоряжение рабам засеять поля тростником и продолжать строить мельницу, он на пароходе отправился за своей женой и очаровательной дочкой.
Сахарный тростник приносил ему сказочный доход, и все эти успехи он приписывал исключительно себе. Он вел жизнь процветающего плантатора, был глубоко всем удовлетворен, ему все нравилось, и все было у него хорошо до тех пор, пока этот ужасный случай на Черном ручье не окрасил кровью его воды.
Раф вел его вдоль Террбона, одного из ручьев, который его соседи называли "мертвой водой", так как он получал воду из реки только во время ее разлива. Над ручьем порхали пунцовые бабочки. Казалось, что здесь вообще не существует никакого течения, но Иван знал, что оно есть и меняет свое направление в зависимости от приливов. Извиваясь, он тек на юго-восток по направлению к району озер и болот, который лежал между фермами, плантациями и Мексиканским заливом. По мнению его соседей, на болоте кишмя кишели капперы, контрабандисты, занимавшиеся незаконной торговлей рабами, а также охотники, ловящие на капкан, и рыбаки.
Пришпорив кобылу, Раф объехал повозку, запряженную ослом и нагруженную сухим мхом, который наверняка пойдет на набивку матрацев. Этим, несомненно, займется этот седоватый кайюн, который, увидев их, радостно закричал:
— Добрый день, месье!
Колеса одноколки заскрипели по раковинам устриц, которые здесь разбросал какой-то местный фермер, чтобы по дороге на берегу ручья можно было проехать и во время дождя.
Здесь не было плантаций, а лишь приспособленные к местной погоде высокие дома кадианцев, построенные на узкой полоске твердой земли вдоль ручья. Покатые крыши, свисая, закрывали и переднее крыльцо, такое широкое, что на нем могла разместиться вся семья, а позади них виднелись садики, кухни и пасущийся скот. За садами холмистая земля переходила в болото.
Дорога привела к рыбному рынку и к лавке торговца мехами. За сараем была небольшая пристань с привязанными легкими рыбацкими лодками-скиф. Направо стояла упомянутая Хаммондо таверна, построенная из непокрашенных кипарисовых бревен, которым непогода придала блестящий серебристо-серый цвет. За ней росла кипарисовая рощица — стволы ее деревьев наполовину были покрыты водой. Пробивавшиеся через густую тень лучи света падали на плавающие по воде листья.
— Остановись!
Раф слез с кобылы, удерживая ее под уздцы, покуда Иван не выбрался из одноколки. Войдя в таверну, он очутился в совершенно пустой непобеленной комнате, если не считать несколько грубо сколоченных столов, на которых были сложены перевернутые стулья. Громадного роста человек, закатав штанины, старательно драил пол, обмакивая тряпку в стоявшее рядом ведро с водой.