Пыльная зима (сборник)

Слаповский Алексей Иванович

Неделин ехал зайцем домой, в Саратов. Ехал уже двое суток, потому что трижды его выгоняли, приходилось ждать следующих поездов, втираться, бегать по вагонам от проводников. И вот застрял в Полынске, где и застала его траурная трансляция.

Поплакав и умывшись в грязном сортире, Неделин пошел в буфет. Осмотрелся, нет ли где милиционера. Прошелся меж круглых высоких столов для кормления стоя. Люди ели черствые булки, вареную вонючую колбасу, всяческий минтай, яйца вкрутую, пили мочевидный чай. Неделин подошел к столу, за которым никого не было, но еще не убрали,

в тарелочках из фольги лежали объедки. Он взял огрызок булки, откусил, стал сдирать шкуру с копченой рыбешки, которую оставил нетронутой кто-то шибко привередливый. Отпил из стакана холодной сладковатой жидкости.

Он заметил, что на него глазеют юноша и девушка. Девушка засмущалась, отвела глаза. Милая! – голод не тетка, при чем тут стыд, да гляди ты хоть сколько, а я – скушаю.

Но тут девушка, мгновенно забыв о Неделине, ткнула локтем парня:

– Смотри!

Обернулись, перестали жевать и прочие, кто был в зале. У входа стояла группа молодых людей, одетых вольно, артистично. Впереди, неожиданный в Полынске, был Владислав Субтеев, певец-эстрадник, один из самых знаменитых, а может, и самый знаменитый певец последнего года.

– Жрать нечего, пить нечего! – громко сказал кто-то из группы – так громко, как никогда не говорит русский человек на людях, если он не пьян, но эстрада, как и вообще всякое большое искусство, – вне традиций, вне национальности, впереди прогресса, даже если самого прогресса и нет. Об этом мимоходом подумал Неделин.

– Жрать им, видите ли, нечего, – буркнул парень.

– Как думаешь, это его жена? – спросила девушка, имея в виду находящуюся близко при Субтееве пышноволосую брюнетку. – А писали, что он неженатый.

– Так, б… попутная, – выразился парень.

– Вечно ты ругаешься.

– Ну иди цветы ему поднеси. Поцелуй его. Или вообще ехай с ним. Валяй.

– Как хочешь, а я его обожаю. В смысле голоса, конечно.

Хотя эстрадники издали определили, что жрать и пить нечего, они все же приблизились к прилавку, чтобы уже вблизи увидеть, что жрать и пить действительно нечего.

– Хоть ситра дай, тетенька! – сказал один.

– А пива не надо, дяденька? – обиделась молодая продавщица. Пусть и дебеловатая не по летам – ну так что ж?

Неделин, когда случалось, не без удовольствия слушал и смотрел по телевизору певца Субтеева, всегда сожалея, что тот глуповат, да и песни глупы, причем глупость текста, музыки и самого исполнения часто просто самоотверженная. Не имея голоса, Неделин любил иногда мурлыкать под нос что-нибудь легкое, а бывало, и классику, романс какой-нибудь, изредка ему удавалось спеть громко и от души – когда, например, никого не было дома, а он чистил пылесосом старый плешивый палас, пылесос выл, как реактивный самолет, а Неделин сладко кричал: «Вот мчится тройка почтова-а-а-я-а…» – и из-за шума пылесоса свой голос казался даже неплохим.

Нет, в певца он, конечно, превратиться не пожелает, да и певец ни в коем случае не захочет стать каким-то там явным бичом, [3] собирающим объедки.

Только глянет с презрением. И, будто уже отвечая этому презрительному взгляду (а Субтеев действительно глянул на Неделина), он стал без стеснения собирать объедки с соседних столов.

Рассортировал и хладнокровно продолжил трапезу, поглядев на Субтеева с видом: да, жру отбросы и плевать на всех хотел, и горжусь этим!

3

Так раньше называли бомжей. Расшифровывали: «бывший интеллигентный человек», что не совсем верно. В Сибири, например, «бичевать» означало шляться с места на место, кормясь шальными заработками, любя вольный образ жизни. (Примеч. авт.)

– Пошли, пошли, – сказала пышноволосая брюнетка, спутница Субтеева. – Отправление уже объявили.

– Да? – и Неделин послушно пошел, глядя, как замызганный человек с огрызком капустного пирога в руке закашлялся, заперхал, опуская голову, давясь и перемогаясь.

Они оказались с брюнеткой в купе на двоих. СВ то есть. Комфортно и уютно. Собственно говоря, ничего еще не случилось. Сейчас прибежит Субтеев, закричит, я не буду упираться, спокойно объясню, что от него требуется, и мы безболезненно вернемся каждый на свои места.

Поезд тронулся.

Субтеев все никак не мог прокашляться, содрогался до слез, пытался проглотить что-то застрявшее, кто-то стал колотить его по спине (парень, который с девушкой). Субтеев наконец пришел в себя, вытер слезы.

– Выпей вот, – подставил ему парень стакан с чаем.

– А?

– Выпей, пройдет.

– Да? – Субтеев выпил чай, недоуменно огляделся. – А где?.. – спросил он.

– Ушли, – сказала девушка.

– А я?

Девушка засмеялась.

Субтеев неровной походкой вышел из вокзала на перрон. Увидел отходящий поезд. Побежал. Но когда бежал, увидел свои бегущие ноги и остановился как вкопанный.

– Это что же такое?! – заорал он, перекрывая все шумы и звуки.

– В чем дело? – появился перед ним милиционер.

– От поезда отстал. И вообще…

– Пройдемте.

ГЛАВА 26

А Неделин уехал в поезде, в спальном вагоне, наедине с пышноволосой брюнеткой.

Ну что ж, сказал он себе.

Так тому и быть, сказал он себе.

Судьба, сказал он себе.

– Устала, – сказала брюнетка. – Жутко не высыпаюсь. Не могу спать в вагонах, и все. Нервы лечить надо.

– Лучшее лекарство от бессонницы – это любовь, – сказал Неделин, разглядывая красавицу.

– Это в каком смысле?

– В самом прямом, – хихикнул Неделин.

– Железный человек – сам над собой издеваешься. Я бы так не смогла. Если честно, я бы на твоем месте застрелилась.

– А в чем дело?

– Ладно, брось. Я представляю, как тебе обидно.

– А что?

– Ничего. Хочу спать. Главное паскудство в чем: пока сижу – умираю хочу спать. А лягу – хоть бы черт! Но спать-то надо…