Пыльные окна
Шрифт:
Он смотрел мне в глаза. И в них я видел ненависть.
— Ты ничего не понял, Макс. — сказал я. — Ты хочешь перестроить мир под себя. Но это невозможно, пойми.
— Ты ошибаешься. — он ткнул в меня пальцем. — я просто разрушаю вашу долбаную систему. Мне надоело быть кретином в колпаке с бубенцами, который пляшет на чужой леске. Вы же идиоты, настоящие идиоты. Вам в руки бежит громадная сила, а вы пытаетесь ее упрятать подальше, в чуланчик, запереть на ключик. Трясетесь над жалкими крупицами, скупые рыцари. А тех, кто реально использует силу, с завистью называете «минусами».
Он вновь ткнул в меня пальцем, продолжил, срываясь на хрип:
— Но это ничего, ничего… Я покажу вам настоящую свободу, я покажу вам настоящее будущее! Я научу вас жить.
Неужели это правда? И если бы он захотел, если бы Дима поверил ему, а не мне, то этот человек с безумными воспаленными глазами смог перекроить мир по своему усмотрению? И я бы жил в его мире?
И чтобы это был бы за мир?
— Не верю. — оборвал я.
— Что? — он запнулся.
— Я не верю в твой мир, Макс. Не верю в твою новую эпоху. Ты не знаешь, что значит быть Индикатором. — я горько усмехнулся. — Индикатор — это, прежде всего, человек с очень развитой фантазией. Очень чувствительный человек. Я не верю, что ты можешь выдумать новый мир. Если бы ты смог — ты просто встал бы на место нынешнего шахматного короля. Не короля даже… Стал бы пешкой, вышедшей в ферзи. Это конечно лучше, чем ничего. Но правила игры — их тебе не дано изменить. Ты просто Проводник. Всего-навсего Проводник.
— Вот как ты заговорил. — его разбирало. — Вот значит, как ты думаешь, Лешка?!
— Да, именно так. И даже если у тебя что-нибудь и получилось бы — это просто было бы концом нашего мира. Ломать не строить, Макс, веришь?
Он как-то странно дернул шеей, прищурился.
— Тогда нам больше не о чем говорить, Алеша.
На миг мне показалось, за черной пеленой, застилающей его глаза, мелькнуло что-то совсем другое, не злоба и не ярость. Мелькнули разочарование и обида.
Он повернулся ко мне спиной. Медленно двинулся прочь, через пустырь.
— Максим! — сказал я ему в спину. — Я не могу позволить тебе уйти!
Он замер на месте и медленно повернулся.
— Судьба мира? — усмехнулся он. — Помнишь?
Я промолчал. Да, конечно я помнил ту фразу Черномора, обращенную к нам, совсем еще мальчишкам, отчаянно наглым и бесконечно уверенным в себе. Тогда мы не придали ей особого значения, она показалось смешной, патетической, да и просто глупой.
Он медленно вынимал руки из карманов.
— Мне очень жаль, Леша.
Я едва успел отразить его первый удар.
Максим был настоящим профессионалом. «Проводник» высшей категории, не то что я, едва вступивший на этот путь, начав управлять невидимыми силами.
Он медленно и незаметно втягивал в себя энергию, пока мы разговаривали. Спокойно и методично, продолжая говорить, и почти не меняясь в лице.
И я не смог почувствовать, что он готовит для меня.
В ушах зашумело, застрекотало, сухо затрещало. Как будто бы целые мириады саранчи, появившись
По телу прошла стремительная волна холода.
А потом меня согнуло пополам в спазме резкой боли.
Не давая передышки, он сразу же обрушил на меня второй заряд силы.
Я не мог сопротивляться его напору.
Схватка с лидером Уруту и последовавшее за ним на дамбе окончательное решение краснорецкого вопроса высосали из меня остатки сил.
Меня пронзили тысячи раскаленных игл, меня оглушило и ослепило. Я стал болью в чистом виде. От кончиков пальцев на ногах до затылка я был пронзен сильнейшим энергетическим импульсом.
Максим сделал паузу, собирая силу для второго удара.
Корчась от боли, я воспользовался этой краткой передышкой. Оглушенный, ослепший, контуженный, я на ощупь потащил из наплечной кобуры пистолет, на ощупь снял с предохранителя.
Выстрелил наугад, вперед.
Один раз, второй.
Зрение возвращалось, и хотя все плыло и качалось, я смог хоть как-то сориентироваться по сторонам света.
Снова выстрелил.
Это конечно было бесполезно. Я сейчас оказался в шкуре давешних боевиков Уруту, которые палили по мне с разных точек очередями из автоматов, и никак не могли попасть, а я по одному убирал их из игры.
Максим крутанулся на месте, синхронно вытаскивая из-под распахнутой мотоциклетной куртки два пистолета, и стал палить по мне.
Жалкие остатки силы помогли мне продержаться, пока он не выщелкнул пустые обоймы из обоих пистолетов.
Я палил в него, он в меня, мы крутились на грязном пустыре, нарезая круги и приближаясь друг к другу. В этом было что-то от танца. Наверное, со стороны это могло бы выглядеть даже красиво.
Но один из партнеров в нашем огнестрельном вальсе скоро должен был уткнуться лицом в глину и замолчать навсегда.
Патроны кончились. Мы одновременно отбросили пистолеты. Но сразу вслед за этим Максим врезал по мне очередным потоком энергии.
Он больше не пытался говорить со мной. Методично и уверенно, неторопливо и тщательно, он уничтожал меня.
Я упал в грязь, принимая ее раскрытыми ладонями.
Меня скрутило, вывернуло наизнанку. Заодно еще и вырвало недоеденным хот-догом. Тело стало невероятно тяжелым, я не мог удержать его вес, сгибая локти и разъезжаясь коленями по грязи. Я попытался отползти в сторону, от пляшущего и пульсирующего сгустка ослепительно-белых лучей, который двигался, водимый вытянутой рукой Максима.
Я полз, сходя с ума от боли, и лицо мое медленно приближалось к комковатой бежевой глине.
На миг лучи погасли. Я заставил себя выпрямиться, с кряхтением надавил руками на грязь, приподнимаясь.
И увидел, как Максим создает Окно.
Нас всегда учили, и я уже знал это сам, на своем личном опыте — нет света и нет тьмы. Есть только чистая сила, чистая энергия. Но от ее приложения зависит то, какую она примет окраску, как проявит себя в нашем мире.
Я видел, на старом полигоне, во время противостояния Уруту и Каскавеллы. Серая хмарь и чернильное пятно. Я переборол их обоих.