Пыльные перья
Шрифт:
– С каких пор у Озерской вообще есть видения? – Мятежный недовольно дернул плечом и осекся, резко нырнув вниз. Бледная рука попыталась схватить его за лодыжку, и он успел перехватить эту руку раньше, выдергивая из воды невысокую черноволосую женщину. Грин про себя успел отметить, что ему бы это стоило больших усилий, а Мятежный даже не успел напрячься.
Женщина походила на бледную змею в теле человека, извивалась так, что человеческий позвоночник бы не выдержал. Кожа скользкая, бледная, отливающая зеленым, глаза черные-черные, ни одного просвета. Чернее даже, чем были у самого Мятежного. Она билась, она вырывалась, она все стремилась до него добраться,
У Мятежного было две способности: он был сильнее любой твари, и заживало на нем как на собаке. В остальном он был потрясающе, вопиюще немагичен.
Грин не вмешивался, но наблюдал за бьющейся женщиной цепко, неотрывно. Наконец, она повернула к нему лицо – нечеловеческое, перекошенное. Она могла бы быть красива, и Грин понимал, почему смертные шли к ней, следуя за болотными огоньками. Тощая, одичавшая, забывшая собственное имя, иссохшаяся без подношений – люди так далеко забраться не могли. Он знал это состояние: они испытывали только голод, когда Сказка превращала их из личностей в инструменты. Это было вопросом выживания, и они выживали. Вот только никогда больше не были прежними.
Взгляд болотницы сфокусировался, она усмехалась, криво, некрасиво. Грин видел черную кровь, сочащуюся из прикушенной губы, бледный, вялый какой-то язык и набор острых зубов. А еще он видел Ее, кем она могла бы быть и кем она, безусловно, уже не будет. Грозную повелительницу болота. Она улыбалась ему как старому знакомому, изломанная, уставшая, но не растерявшая запал. Их таких было двое, Мятежный тоже уставшим не выглядел.
– Вернулся, Змееныш? Вы всегда возвращаетесь. И складываете, складываете здесь свои глупые головы. Приходи, маленький Змееныш, приходи, мы тебе рады.
Секундная заминка стоила ей победы, Мятежному не нужны были вторые шансы: жадный, неутомимый, он всегда справлялся с первого. Пистолет уперся ей в подбородок, но болотница хохотала, будто не замечая его, длинные ногти тщетно царапали кожаную поверхность куртки.
– Ты ведь знаешь, что человеческое оружие мне не страшно, мальчик?
Мальчик знал, улыбнулся широко и залился смехом, будто лаем. Она дернулась в последний раз, почти попала по глазам, Грин подался им навстречу: защищать Мятежного – это то, что стало привычным настолько, что укоренилось где-то на уровне рефлексов. Всего лишь что-то, за что не жалко умереть. Мятежный предупреждающе округлил глаза – немой приказ оставаться на месте. Он никогда не рассчитывал степень опасности, все считал себя неуязвимым или, напротив, искал смерти, всегда ввязывался в те истории, что убьют его вернее.
Грин мысленно поежился. Спятившая болотница не была принципиально новой частью их работы, но он был бы искренне благодарен, будь Мятежный хоть немного внимательнее. Это безрассудное пренебрежение собственной безопасностью Грина почти пугало. Мятежный больше рисовался, чем следил за когтями и острыми рядами зубов. Все то, что с ним могло случиться, Марка Мятежного будто волновало в последнюю очередь.
Сейчас он ограничился одним выстрелом, не в голову, рядом, чтобы деревянная пуля задела ухо, чтобы она почувствовала, чтобы зашипела, затихла на секунду.
– Видишь ли, мы не совсем люди. И оружие у нас не человеческое.
Мятежный скалился, лицо его было перепачкано безобразно черной кровью, будто нефтью. В такие моменты Грину казалось, что его другу действительно все равно, жить или умирать. Их взгляды встретились, и лицо Мятежного преобразилось, животный оскал сменила ангельская улыбка.
– Ну как? Круто же получилось! Скажи, круто?
Мятежный, по-юношески тщеславный, любил, когда на него смотрели, любил невероятные задания и любил покорять новые высоты. Лишь бы за всем этим ярким набором к нему не лезли в душу. Все берите. Смотрите. А в душу не лезьте.
Грин не собирался ему отвечать, не сейчас, он знал только, что улыбка Мятежного делала этот день и это болото чуточку светлее. И что Марк Мятежный, наверное, сам забыл, в какой момент разучился улыбаться. И как редко у него это получается.
Грин обернулся к бывшему озеру, он все еще улыбался, охотно разделяя с Мятежным эту маленькую победу. Только голос его звучал неожиданно сухо и гулко. И страшно. Голос не юноши, но сына Змея.
– Теперь Хозяин Болота будет с нами говорить? У нас его жена. И подношения, если он пожелает.
Болотница не унималась: больно – это хорошо. Кроваво – еще лучше. Бесы хотели одного: веселья, первобытного и страшного. Бесы хотели, чтобы их помнили. Чтобы им не было скучно. О, как она скучала. Всего пару лет назад – или пару веков – она бы ничего им не сказала. Но безумие и сказочная одержимость вытеснили ее личность давно, заменив жутким голодом и беспощадностью, подарив блаженное забвение – она не знала, что ее перестали бояться. Не знала, что ее забыли. Не знала, что в Сказку больше никто не верит. И она, ожесточенная, скребется во все двери, силясь выдрать собственный кусок, больше похожая на умирающее животное, но продолжающая бороться все равно.
– Я готов с вами говорить, – раздался голос будто из-под воды. – Верните мне ее, она давно себя не помнит.
Невысокий старик не сводил с Мятежного и Истомина лишенных век глаз. Не издавал больше ни звука. Он помнил. Другое время, помнил свою жену могущественной Хозяйкой Болота и дрожь случайных прохожих, помнил все. И это мучило его. Его жена, все еще истекая черной, будто бы грязной, кровью, продолжала хохотать.
В конце концов, он не сказал им ничего нового, но, если вслушаться, все же дал намек. Болотник смотрел на них мрачно, Грину на секунду показалось, что скоро всякий разум потеряет и Хозяин Болота. Безумие так и не научились предсказывать, если его вообще можно предсказать. Что гораздо страшнее, безумие Сказки не научились лечить. Убивать существ не хотелось, это претило Грину и претило Валли, но все малые бесы, однажды шагнув за черту, назад уже не возвращались.
Грин думал, а голос болотника все скрипел у него в голове: «Мы не говорим с колдунами и не приближаемся к ним. Им все равно – вы, люди. Или мы, бесы. Колдуны вообще не из нашего мира. А потому они не жалеют никого».
Но кто-то же дал им эту силу? Откуда-то же она взялась?
Мятежный бодро шагал рядом, сияя расцарапанным лицом – оскорбленная болотница все же наградила его памятным подарком. Царапины, глубокие и сочащиеся кровью, украшали левую щеку и шею, исчезали даже под футболкой. Мятежного это интересовало в последнюю очередь, он довольно жмурился, подставляя лицо заходящему солнцу. Тут Грин был готов отдать ему должное – хочешь скорее прогнать малых бесов и последствия встреч с ними, иди на солнце. Благородное дерево, огонь, солнце, острые предметы и собственные таланты. Малые бесы боялись ритуалов, но обезумевшие перестали бояться чего-либо вообще. Мятежный мягко подтолкнул его локтем, вырвав наконец из мрачных мыслей.