Пьющие ветер

Буис Франк

— Я не совсем понимаю, почему ты так поступаешь ради этой девушки... разве что... — Гигант сделал паузу. На его лице расплылась улыбка. — ...Если только ты тоже не хочешь трахнуть ее.

Гоббо крепко зажмурился.

— Заткнись! — сказал он.

— Если дело только в этом, то мы можем поладить... Я буду с ней хорошо обращаться, чтобы ее можно было использовать снова.

Наступило короткое молчание. И этим молчанием для Дабла все закончилось: за ним последовал резкий и незаметный, как пустельга, проносящаяся над землей на полной скорости, жест, который спровоцировали эти слова, вырвавшиеся из уже перерезанного вонючего горла. Дабл не почувствовал боли. Рефлекторно он поднес руку к ране, отнял ее и посмотрел на ладонь, которая окрасилась чем-то темным, что он сначала принял

за склизкую тень, отбрасываемую ночью. Его зрение затуманилось. Алкоголь здесь был ни при чем. Он попытался что-то сказать, но ничего вразумительного не выходило. Приближалась ночь, и она не была бездонной, даже не была пропастью, вопреки тому, во что всегда верил Дабл. Эта ночь была прочной стеной, к которой он мог прислониться, она была спокойной и приносила свободу. Он ушел, не сопротивляясь, не думая ни о том, что только что случилось, ни о том, можно ли было что-нибудь изменить. Только одно занимало его мысли: откуда именно придет смерть? Ибо он не боялся смерти, которая все еще была лишь простой вероятностью. Он наконец получил ответ на вопрос, который каждый человек задает себе в момент смерти, и унес этот ответ с собой.

Гоббо ослабил хватку и согнул ноги, чтобы положить гиганта на землю. Присев на корточки, невидимый в ночи, он оглядел обе стороны пустынной улицы и положил нож на мостовую. Затем подтащил тело за ноги к арке. Прежде чем уйти, он поднял нож и прошептал на ухо тому, что было Даблом, несколько слов, которые, как он полагал, облегчат душу мертвеца, как и его собственную. Затем Гоббо быстро скрылся в темноте. И вдруг понял, что ни один человек не может долго верить в собственную ложь.

Снейк спускался по ступенькам с удовольствием, которое приносят исполнение желания, идущего от животных инстинктов, и чистый момент удовлетворения. Он осмотрел пустой бар и удивился, не обнаружив там Дабла. Он спросил Роби, куда делся его спутник, и тот ответил, что видел, как Дабл ушел чуть раньше полуночи, пьяный и злой, потому что новая официантка отвергла его ухаживания. Девушка же вышла через черный ход. Роби не знал, что случилось дальше.

Снейк покинул «Адмирал». Роби тут же опустил за ним рольштору. Карлик оглядел пустынную улицу, освещенную конусами света от уличных фонарей. Это было не похоже на Дабла — уйти, не дождавшись его. Снейк двинулся вверх по улице. Его глаза постепенно привыкли к темноте, в которой мерцали фонари. Вскоре он увидел фигуру, лежащую на тротуаре. Подошел поближе, скорее с любопытством, чем с опаской. Он сразу узнал обувь по огромному размеру. Снейк достал зажигалку, щелкнул, и длинное колеблющееся пламя осветило круг диаметром едва ли в метр, в центре которого находилась его рука. Он шагнул вперед и увидел под аркой дома бесформенное тело. Тело Дабла. Гигант спал — почти сидя, вытянув ноги, подбородок лежал у него на груди.

— Эй, Дабл!

Видя, что тот не отвечает и даже не двигается, он попытался снова:

— Это я, Снейк... Вставай, пошли.

Снейк пнул ботинок, и тот провернулся, как часовая стрелка, а затем принял исходное положение, как будто не желая поддаваться ходу времени.

— Не жди, что я помогу тебе подняться, если ты еще слишком пьян.

Снейк убрал палец с колесика зажигалки и, присев, наклонился над Даблом. Озабоченность на его лице сменилась удивлением, потому что гигант совершенно ни на что не реагировал.

— Ты что, не слышишь, что я говорю?

Снейк сел на корточки. Он был похож на неловкую птицу. Снова потряс Дабла, велел ему вставать, сказал, чтобы тот перестал дурачиться, что это уже не смешно, и взглянул на здания вокруг, но ни в одном из окон не горел свет.

— Хватит шуток! — сказал он с легкой дрожью в голосе.

Левой рукой толкнул гиганта в плечо. Голова Дабла наклонилась в сторону и застыла в невообразимом положении. Снейк снова щелкнул зажигалкой, быстро убрал руку, которой касался Дабла, и поднес ее к пламени, словно оракул, способный постичь немыслимую истину. Затем он уронил зажигалку, которая отскочила в лужу

крови.

— Черт, вот черт!

Снейк провел тыльной стороной незапятнанной кровью руки по рту, а другой стал как будто шарить по земле. Он поднял зажигалку и как можно отстраненнее подумал о том, во что бы ни за что не поверил, расскажи ему об этом кто-нибудь другой. Тело оставлять на улице было нельзя. Как объяснить это Джойсу, если Дабла найдут здесь на следующее утро? Они были командой. Если он услышит, что Дабла убили на территории, которую они должны были охранять, заставит его дорого заплатить за это, выгонит, а то и хуже. Действовать нужно быстро. Никто не должен присутствовать на месте преступления, кроме убийцы. Его личность можно будет установить позже. Смысла чего-то ждать не было никакого. Требовалось срочно убрать тело из города.

С шестнадцати лет, несмотря на малый рост, Снейк мог носить на плечах стокилограммовый мешок. Это был вопрос техники, распределения веса, а не физической силы. Он опустился рядом с Даблом на колени, закинул не слушающиеся его руки тому на плечи, не думая о крови. Его обуяла ярость, и эта ярость не была направлена на неизвестного убийцу, она появилась от ненависти, которую он питал к гиганту, потому что тот не смог защитить себя, и теперь ему придется тащить Дабла на своей спине, вернее, ему теперь всегда придется таскать его на своей спине, потому что Снейк знал, что, даже когда он положит тело куда-нибудь, смерть все еще будет давить на его плечи. Поэтому Снейк, подпитываясь яростью и ненавистью, приподнял тело и пошел прочь, держась поближе к стенам домов, чтобы оставаться в темноте; он думал, что, по крайней мере, если кто-то и выглянет из одного из окон, то увидит только пьяного, которого тащат домой, или какую-нибудь непонятную ночную зверушку.

Через некоторое время Снейк перестал чувствовать собственные мышцы. Последние дома города позади него постепенно погружались в непроглядную ночь, а затем и совсем исчезли. Он дошел до ведущей к реке тропинке и ненадолго опустился на колени, чтобы передохнуть, больше не рискуя быть замеченным. Затем снова отправился в путь, с ощущением, что тело Дабла больше не является самостоятельной массой, которую нужно тащить на себе, а скорее, своего рода панцирем, встроенным в его собственную спину; он чувствовал, что они слились и стали одним животным, спасти которое может только забвение.

Звук воды становился все четче, ночь вокруг — все темнее. Луна была похожа на гигантский клык, вонзившийся в подлесок. Вскоре показалась река. На ее поверхности отражался слабый свет луны. Снейк положил свою ношу на берег и прислонил спиной к большому камню. Откинутая назад голова показалась ему похожей на капюшон теплого зимнего пальто. Он перевел дыхание и начал говорить с человеком, который уже был не человеком, а просто трупом в темноте. Освободившись от ненависти, Снейк излил весь свой гнев на безжизненное тело, ответственное за его собственную судьбу. Он знал, что сам себя обманывает, но все равно ругался, не особо веря в то, что говорит. Затем гнев утих, и голос Снейка слился с шумом воды. Живым людям мертвых не опередить, подумал он. И решил, что последнее слово должно остаться за ней, за водой.

Снейк попытался снова заговорить, но у него пересохло во рту, и ничего не выходило. Несколько камней выделялись в лунном свете, напоминая Будд разных размеров, которые одновременно что-то лопотали, то был голос мертвых на пути в небытие. Труп теперь походил на промокашку, пропитанную чернилами ночи. Снейк пошарил перед собой, нашел ноги мертвеца, дотянулся до его икр, обхватил их и потянул тело к реке. Он вошел в воду, и когда река стала достаточно глубокой, то, что было когда-то мужчиной, начало покачиваться на поверхности. Снейк стоял по шею в воде. Он раскачал труп так, чтобы его голова развернулась по течению, как нос корабля, затем подтолкнул тело и стал смотреть, как оно медленно уплывает, пропадает из виду, как постепенно гаснущий огонек. Снейк по-прежнему не чувствовал ни боли, ни ненависти, ни даже гнева. Он видел, как Дабл исчез вдали, вздрогнув в последний раз, и когда не осталось ничего, кроме бесконечно набегающих волн, он вышел из реки и сел, скрестив ноги, на берегу.