Пьющий души
Шрифт:
Тимур притворно-расстроенно вздохнул и чуть перевел взгляд. Застарелый ожег, чуть больше ладони девушки. Белесые черви заживших шрамов сплетались в сложную вязь, не приобретая, однако, визуального сходства с чем либо. И было не понятно вправду ли она слегка светиться или это обман зрения в неверном свете киросинки.
— Было больно, очень, жутко, нереально, невыносимо, — голос Насти отстраненный, взгляд устремленный в себя. — Сколько он заживал, я не помню, но все время текла кровь. Я надеялась, что либо боль, либо кровопотеря доконают меня, раньше, чем я достанусь Хозяину…
За тем, словно опомнившись, девушка натянула джинсы и застегнула пояс.
— Да кто это все с тобой сотворил!
— Кто он? — глаза Насти светились ненавистью. — Он давно не человек. Он — самое страшное, что когда-либо со мной происходило. Он — самое ужасное, что может произойти с человеком. Он страшнее смерти. Смерть дает покой, а Он придумывает новые муки. И если сложить всю ненависть, что испытывают все люди земли, то не наберется и десятой части того, что я испытываю к нему.
Она уже почти кричала и вдруг перешла на шепот.
— Он хотел выпить меня. Человек, которого я любила, которого звала отцом, продал меня ему за долги в карточных играх. Чтобы сломить меня, чтобы заставить мою душу сжаться, Хозяин пытал и убивал на моих глаза тех, кого я знала с рождения, с кем жила бок о бок, а потом заставлял поверить, что их смерть моя вина. А в перерывах, он обычно рассказывал мне, каким замечательным мир будет после того, как он завершит свои эксперименты. Четкое разделение на касты, слуги, что никогда не придадут и не покинут. А я главный ключ, к двери от этого светлого будущего. Это длилось долгие месяцы, пока я не перестала понимать, где реальность, а где мои собственные кошмары. Я почти сломалась, моя душа сжалась, а разум померк. Если бы брат не спас меня, то планы Хозяина осуществились. Брат вырвал меня из захлопывающейся пасти чудища, он и Дан. Но Хозяин не успокоиться, пока не получит меня назад. Он готов на все. По-этому утром, когда псы уйдут, я попробую одна прорваться и сбежать, а вы останетесь здесь, под защитой этого странного дома. А потом вернетесь к своей обычной жизни. Пожалуйста, сделайте как я прошу…
Она обвела тех, к кому успела привыкнуть молящим взглядом, но поняла, что не смогла до них достучаться. Мишку заполняла озабоченная злоба, Тимура всегдашняя бесшабашность, а Станислава сама затруднилась бы сказать, что твориться в ее душе.
— Глупости не говори, — высказал общую точку зрения Тимур. — Утром мы вместе покинем это место. А потом я позвоню друзьям и нужным людям, и они так тебя спрячут, ни один возомнивший себя будущим властелином мира не найдет. Я тебе гарантирую.
Настя какое-то время молчала, может обдумывая услышанное, а может подбирая возражения, потом глубоко вздохнула и проговорила.
— Ладно. Там видно будет. А сейчас мне нужно немного поспать. Может, брата увижу. Он точно сможет чем-нибудь помочь. — Она уже легла, но вернулась в вертикальное положение и строго проговорила, — Вам спать нельзя.
А затем отвернулась к стене и практически сразу уснула.
— Чем нам помогут ее сны о брате? — с любопытством пробормотал Тимур, Станислава в ответ лишь пожала плечами.
Мишка же встал с места, укрыл Настю своей курткой, присел рядом, положил ее голову на свои ноги и так замер, любуясь ее безмятежно расслабленным во сне лицом, провел рукой по волосам. Где-то мерно еле слышно капала вода, Пчелыч со Стасей о чем-то шептались, склонив головы близко-близко, мерно тикали часы на запястье, а Настя ровно и спокойно дышала, щекоча кожу на руке. Огонек, горевший ровно за стеклом керосиновой лампы, затрепетал, будто на сквозняке, мигнул и погас.
Глава 13
…И
— Ты чего дергаешься, — просил до боли знакомый голос тренера. — Нам нельзя уступить в этом раунде, так что успокойся и соберись. Твой противник все время открывается с лева, не упусти момент. Ну, все гонг. Не пуха…
— К черту, — обескураженный Мишка, засомневался сон ли это. Слух зрение, осязание и обоняние, все твердили, что все вокруг реальность. Даже в воздух присутствовал какой-то особый вкус, присущей лишь разогретому рингу.
Рефери махнул, сходитесь.
— Бокс.
И бой начался. Тело само вспоминало, замирало в защите, срывалось в нападение, ему следовало лишь не мешать. И Мишка полностью расслабился, с радостью ощущая, что казавшиеся ранее забытым, никуда от него не делось, все при нем. Отдавшись на волю схватки, он не заметил недоброго блеска в глазах соперника, его ухмылке. А противник вдруг присел, и ударил по коленной чашечке. Мишка закричал от боли, опустил перчатки, и тут же был уронен на ринг точным хуком справа.
— Брейк, — проговорил судья. И, глядя на Мишку укоризненно, добавил. — Еще одно нарушение, и вас дисквалифицируют, а победу припишут сопернику. Удары ниже пояса запрещены.
— Но ведь это он…, - начал Мишка с трудом вставая.
— Последнее предупреждение. Бокс!
Противник снова усмехнулся, и, крутанувшись на одной ноге, пяткой второй врезал в Мишкино солнечное сплетение, заставив его согнуться пополам. А в довесок сверху на открывшуюся шею, опустился локоть, уронив боксера лицом на ринг. Воздух с трудом протискивается в легкие, в голове муть. Попытался встать, руки подогнулись в локтях. Тело стало чужим, неповоротливым. Противник, с легкой ленцой подошел к поверженному Мишке, пару раз ударил поддых. Проговорил чуть раздраженно:
— Нужно было лечь в прошлом раунде.
«Добей! Добей!» неслось со всех сторон.
Парень занес ногу, и резко ее опустил на спину противнику. Что-то хрустнуло, боль больше всех предыдущих прокатилась по телу, и Мишка перестал чувствовать ноги.
Не откуда вынырнул рефери и невозмутимо принялся отсчитывать:
— … Десять, — закончил он и вскинул руку победившего.
Мишка с трудом повернул голову. Толпа неиствовала.
Тренер зло сплюнул, проговорил:
— Всегда знал, что ты слабак, — и ушел в темноту.
А он лежал, истекал кровью, боль терзала его тело, и никто не подошел, не помог. Затем свет на ринге померк, звуки стихли, и мир перестал существовать. А может он сам умер…
***
… Луна стальной монетой холодно и безучастно смотрела с черного безоблачного неба. С трудом верилось, что и вчера она же, кутая в облаках свой желтоватый свет, плыла по небосводу, столь разнились ее лики. Если вчера она с теплым сочувствием утешала испуганную девочку, то сегодня с надменным призрением насмехалась над ней. Казалось, ее больше заботит муравьиная суета в развалинах старого замка, над которыми она соизволила замедлить сегодня свое ночное шествие.