Шрифт:
— Сукин сын, червяк, мерзкий червь, да проклянет тебя Господь!
Это сигнал. Вокруг Оттилии начинается рукопашная, а изо всех четырех углов площади одновременно, сомкнутым строем, наступают наши братья. Они опрокидывают прилавки, портят товар, топчут пивные кружки.
— Запускать руки под юбки — до чего докатились господа из Мюльхаузена?!
Первым до нас добирается один крестьянин, прошедший сквозь толпу, как таран: каждого попадающегося на своем пути горожанина он хватает за воротник и смачно бьет по голове. Вскоре после него прибыл и рудокоп с комплектом из аркебуз, палиц и кинжалов, украденных
— Это вам, — сообщил он. — А там еще осталось более чем достаточно.
— Проклятый пивовар! — продолжает вопить Оттилия. — Я узнала его — он из магистрата!
Я ору во всю глотку:
— Они продали нас пивоварам!
Все новые и новые голоса сливаются в единый рев, набирая силу:
— Советники, ублюдки, убирайтесь вон из Мюльхаузена!
Многие из тех, кто кричит, не принимали участия в постановке данной сцены и искренне считают, что на площади начинаются волнения с целью смещения городского совета. И они правы.
Все происходит необычайно быстро. Волна, словно притянутая таинственным магнитом, начинает затапливать Киланшгассе, ведущую от рыночной площади к ратуше. Ручейки народа возникают то там то сям: благочестивым прихожанам вдруг срочно понадобилось посетить церковь.
В какой-то момент я осматриваюсь по сторонам и понимаю, что остался в одиночестве: Элиас, Генрих и Оттилия исчезли. Позади меня один крестьянин ударом локтя в горло, а кулака под ребра укладывает на землю своего противника, показавшегося ему слишком хорошо одетым.
— Да, брат, побьем безбожников как собак! — радостно воплю я.
Стражники очень постарались, чтобы их нигде не было видно. Город наш.
Раздается первый колокол вечернего звона. [16] Разыскиваю всех остальных у фонтана Архангела, где мы договорились встретиться, если потеряем друг друга из вида. Там стоят и двое других, которых я не знаю.
Пфайффер берет на себя роль хозяина, представляющего гостей:
— О, кто к нам пожаловал, наш мятежный студент! Это Бригель и Хюльм — двое из восьми представителей народа Мюльхаузена.
16
В средневековой Европе сигнал гасить огни.
— А это, — говорит один из этой парочки, размахивая у меня перед носом чем-то, напоминающим массивную трещотку, — ключи от нашего города!
— …Что значит, — прерывает его второй, — право решать, кто должен выметаться отсюда, а кто может прийти сюда.
— Мы добились этого. Томас может вернуться, — объявляет Оттилия с улыбкой.
— А что касается всех вас, — продолжает Бригель или Хюльм, — добро пожаловать в свободный имперский город Мюльхаузен.
ГЛАВА 23
Мюльхаузен, 15 февраля 1525 года
Статья десятая. Мы выражаем свое огорчение по поводу присвоения полей и пастбищ, в прошлом принадлежавших общине. Мы вновь возьмем их в свои руки, чтобы вернуть общине, за исключением тех случаев, когда это не будет подтверждено по закону…
Статья одиннадцатая. Мы
Статья двенадцатая. Наше искреннее убеждение и решительное требование заключается в том, что, если хотя бы одна статья из вышеперечисленных не будет подтверждена словом Божьим, она должна быть отменена… Мы намерены молить об этом Бога, ибо только Он, и никто другой, дает нам все это. Да пребудет со всеми нами благодать Господа нашего Иисуса Христа.
Новость о его прибытии передается из уст в уста по всей главной улице. Оба крыла толпы смыкаются, чтобы приветствовать человека, который бросил вызов князьям — тут и простые горожане, и крестьяне, сбежавшиеся из ближайших сел. Я едва не плачу от переполняющих меня чувств. Магистр, я хочу рассказать тебе, как мы боролись и как умудрились пробраться сюда, чтобы приветствовать тебя сейчас, когда поблизости нет ни одного шпика. Все они страшно напуганы, они наложили себе в штаны, а если только попробуют показаться на глаза, им угрожает смертельная опасность. Мы здесь, Магистр, и с твоей помощью мы поставим этот город с ног на голову и выгоним магистрат из его норы. Оттилия рядом со мной, ее глаза сияют, на ней новое платье, такое белое, что резко выделяется в толпе простонародья. Вот он! Он объезжает круг верхом на черном коне, а рядом с ним Пфайффер, который пошел встретить его на улицу. Две стальных руки обхватывают меня сзади и поднимают в воздух.
— Элиас!
— Дружище, теперь, когда он здесь, все эти из магистрата попросту наложат полные штаны, вот увидишь!
Грубый смех — даже неотесанный рудокоп из Эрцгебирге не может сдержать своего воодушевления.
Магистр Томас приближается, а толпа смыкается у него за спиной и следует за ним. Он издали замечает, как машет ему жена, и слезает с коня. Крепкие объятия и шепот — всего одно слово, которого я не слышу. Потом он оборачивается ко мне:
— Приветствую тебя, друг мой, рад видеть тебя живым и здоровым в такой день.
— Я добрался бы сюда, даже лишившись обеих ног, Магистр. Бог был с нами.
— И с ними… — Жест, указывающий на толпу.
Пфайффер улыбается:
— Идем, сейчас ты должен говорить в церкви, все хотят услышать твою речь.
Снова жест:
— Вперед, ты ведь не хочешь отстать?!
Он протягивает руку Оттилии и помогает ей взобраться на коня.
Я бегу к порталу церкви Пресвятой Богородицы.
Неф забит до отказа, народ толпится даже на маленькой площади напротив церкви. Взгляд Магистра с кафедры блуждает по морю глаз — в них он черпает силу своих слов. Моментально повисает тишина.
— Да пребудет с вами благословение Божье, братья и сестры, и пусть это позволит вам выслушать мои слова с чистым и твердым сердцем.
Ни единого вздоха.
— Зубовный скрежет раздается сегодня из дворцов и монастырей — и направлен он против вас, угрозы и ругательства, которые знать и монахи адресуют этому городу, не изменят ваших намерений. Я, Томас Мюнцер, приветствую вас всех, собравшихся в этой толпе, в Мюльхаузене, пробудившемся наконец ото сна!
Над толпой прокатывается овация — ответное приветствие народа.