Шрифт:
Я и забыл о хромом.
— …и исчезнуть навсегда. Эти края — не слишком безопасное место. Богатые везде прекрасно помнят тех, кто имел их дочерей и драгоценности. И потом, ради бога…
Я лежу неподвижно, как убитый молнией, слишком истощенный, чтобы собраться с мыслями и понять, что говорю и что делаю.
Его смелый и серьезный взгляд останавливается на мне.
— Сегодня Элои Пруйстинк спас зад меченосца. Воистину неисповедимы пути Господни!
Я молчу. Пытаюсь прочитать угрозу в его голосе, но слышу лишь иронию. Он показывает на мое предплечье, где вплоть до сегодняшнего утра повязка
Сожженная плоть горит — это ощущение трудно вынести.
— Око и меч. Я знал одного, который отрезал себе руку, чтобы избежать эшафота. Говорят, Батенбург ел сердца своих жертв. Это правда?
Пока я молчу, пытаясь выгадать время, чтобы хотя бы понять, куда он ведет.
— Фантазия народа не знает границ. — Он поднимает тряпицу, накрывающую корзину со съестным. — Тут кое-что из еды. Постарайся восстановить силы, иначе тебе никогда не выбраться из этой постели.
Он собирается уйти.
— Я видел, как отлетела его голова. Он кричал «свобода» перед тем, как его казнили.
Голос дрожит — я очень слаб.
Он медленно поворачивается на стуле — взгляд его решителен.
— Апокалипсис так и не наступил. И зачем было убивать всех этих людей?
Я падаю, как пустой мешок, — я так устал, что едва дышу. Его шаги слышатся все дальше и дальше за дверью.
ГЛАВА 3
Антверпен, 23 апреля 1538 года
Это большой дом. Два громадных этажа с комнатами, выходящими в широкие коридоры. Полуобнаженные дети бегают вверх-вниз по ступенькам, какие-то женщины готовят еду в больших котлах на кухне, полной даров Господних. Кто-то приветствует меня кивком и улыбкой, не отрываясь от работы. Все они выглядят умиротворенными и спокойными, словно счастливы здесь все вместе. Длинный стол, покрытый серебряной скатертью, вытянулся в самом большом зале; в камине горит березовое полено.
Я испытываю то же ощущение, какое иногда бывает во сне перед тем, как ты внезапно просыпаешься: понимаешь, что видишь сон, и хочешь узнать, что скрывается за следующей дверью, досмотреть его до конца.
Вдруг из комнаты вдали до меня доносится его голос:
— Эй, ты решил наконец-то встать?
Элои режет большущий кусок мяса прямо на мраморном столе.
— Как раз вовремя, чтобы поесть с нами. Ну, иди, иди, давай сюда руку.
Он протягивает мне большую кухонную вилку.
— Держи крепче, вот так.
Он режет мясо тонкими ломтиками и раскладывает их на блюдо с серебряными гербами на кромке.
Краем глаза он замечает сконфуженное выражение моего лица.
— Держу пари, тебе интересно, куда тебя занесло.
Губы склеились, я не могу выдавить из себя хотя бы слово — отвечаю мычанием.
— Дом предоставлен в наше распоряжение Мейером ван Хове, рыботорговцем и моим хорошим другом. Ты встретишься с ним, когда он вернется, возможно. Все, что ты видишь здесь, принадлежало ему.
— Принадлежало?
Он улыбается:
— Теперь это принадлежит всем и никому.
— Ты хочешь сказать: все для всех.
— Именно так.
Две девчушки идут по комнате, напевая детскую песенку, в которой я не понимаю ни слова.
— Бетти
Он поднимает блюдо и кричит:
— За стол!
Человек тридцать собираются за большим накрытым столом. Меня усаживают рядом с Элои.
Высокая светловолосая девушка наливает мне кружку пива.
— Познакомься с Катлин. Она с нами уже год.
Девушка улыбается — она очень красива.
Перед началом трапезы Элои поднимается на ноги и призывает всех собравшихся к вниманию.
— Братья и сестры, слушайте. Среди нас появился человек без имени. Человек, долгое время сражавшийся и видевший много крови. Он был подавлен и изможден и получил от нас кров и лечение согласно нашим обычаям. Если он решит остаться с нами, он примет имя, которое мы дадим ему.
В конце стола красномордый юнец с роскошными светлыми усами кричит:
— Назовем его Лот, [24] как и того, который не возвращается!
Эхо одобрения разносится по залу, и Элои удовлетворенно смотрит на меня:
— Да будет так. Тебя будут звать Лотом.
Я принимаюсь за еду, хотя получается это с трудом: язык и зубы горят, но мясо нежное, высший класс!
— А я знаю, что ты хотел бы узнать.
Вновь разливается пиво.
— Что?
— Ты гадаешь, как мы умудрились получить все это.
— Догадываюсь, все это было предоставлено вам господином ван Хове…
24
Намек на библейский миф, по которому Бог уничтожил Содом и Гоморру вместе со всем живым, выведя из Содома лишь Лота, приютившего в своем доме ангелов.
— Не совсем. Он не единственный, кто доставал деньги из сейфов, отдавая коммуне свою собственность.
— Вы хотите сказать, что существуют и другие богатеи, подарившие все это бедным?
Он смеется:
— Мы не бедные, Лот. Мы свободные.
Он обводит рукой, показывая на весь стол:
— Тут у нас есть и ремесленники, и плотники, и каменщики. Но есть и лавочники и торговцы. Единственное, что их объединяет, — Святой Дух. Лишь это, что бы ты ни думал, может объединить всех здешних мужчин и женщин.
Я слушаю его и не могу понять: он окончательно спятил или нет.
— Собственность, Лот, деньги, драгоценности, товары служат телу, дабы дух тоже мог наслаждаться ими. Посмотри на этих людей: они счастливы. Им не надо горбатиться, зарабатывая себе на кусок хлеба, не надо красть у тех, кто имеет больше, или работать на них. С другой стороны, и тому, кто имеет больше, нечего боятся, если он сам решит жить с ними. Ты никогда не задавался вопросом, сколько людей могли бы прокормиться на то, что заперто в сейфах у Фуггера? По моим подсчетам, полмира — целый год, и пальцем не пошевелив. А ты никогда не задавался вопросом, сколько времени торговец из Антверпена тратит на то, чтобы скопить состояние? Ответ прост: всю свою жизнь. Всю жизнь лишь на то, чтобы скопить его, чтобы набить свои сейфы, ларцы для драгоценностей, построить тюрьму для себя и собственных потомков по мужской линии и собрать приданое дочерям. Зачем?