Шрифт:
Письмо, отправленное из города Страсбург, адресованное Джампьетро Караффе в Рим, датированное 15 ноября 1533 года.
Мой благороднейший господин, пишу Вашей Милости после длительного молчания в надежде, что у Вас и впредь будут причины демонстрировать по отношению к своему верному слуге то внимание и заботу, которые Вы оказывали ему прежде.
Факты, о которых я хочу сообщить Вашей Милости, по моему мнению, являются полезными, а возможно, даже необходимыми, чтобы разобраться в запутанном контексте событий в северных землях, которые, как я уже упоминал, все больше осложняются день ото дня.
Сценой развития событий, которые настоятельно требуют освещения, является управляемое епископом княжество с центром в городе Мюнстере, на границе территории империи и Голландии, ныне доверенное мудрому правлению Его Высокопреосвященства, епископа Франца фон Вальдека.
Он показал себя решительным и преданным Святому Престолу человеком, но одновременно достаточно благоразумным и старающимся не потерять власть, которую передали ему в руки как папа, так и император. Его избрание на пост князя-епископа происходило в обстановке жесточайшей критики и вспышек недовольства той части населения, что исповедует лютеранскую веру, в основном торговцев, представителей цехов и гильдий, контролировавших магистрат, против которого он выступил с величайшей решительностью.
Все это не заслуживало бы и крупицы внимания Вашей Милости; если бы не то обстоятельство, что последние события в этом городе ныне стали темой всеобщего обсуждения, и даже сам ландграф Филипп Гессенский был вынужден посылать миротворцев, чтобы справиться с воцарившимся там переполохом.
Должен признать, вот уже некоторое время очень знакомое имя постоянно достигает моего слуха, распространяясь вдоль Рейна, и даже до меня доносятся отголоски его дерзких проповедей. И вчера я получил достоверное доказательство от торговца кожей, недавно вернувшегося
Этот торговец рассказывал мне о новом Исайе, боготворимом простыми людьми и обладающим множеством последователей в трактирах и подворотнях, который вполне может поднять их против епископа фон Вальдека. Лишь получив от непосредственного свидетеля описание его внешности, я смог провести ассоциацию между этим именем и человеком, чья слава уже докатилась и до меня.
Его зовут Бернард Ротманн, и я, помню, мельком видел его здесь, в Страсбурге, года два назад, когда его пролютеранские симпатии побудили его посетить виднейших протестантских богословов. В то время я не считал его опасным, по крайней мере, более опасным, чем его сообщники, покинувшие лоно Святой Римской церкви, но теперь я постоянно слышу: о нем говорят все громче и громче.
Речь идет о мюнстерском проповеднике лет сорока, сыне ремесленника, который, как говорят, с самого детства демонстрировал недюжинный ум и изрядные способности, поэтому решил посвятить себя духовной жизни, а впоследствии был послан учиться в Кельн канониками, у которых он состоял на попечении. По дороге туда он проезжал этот город, но побывал и в Виттенберге, где встречался с Мартином Лютером и Филиппом Меланхтоном.
Скорее всего, по возвращении на родину он стал местным проповедником и начал жесточайшие атаки на церковь. Гильдии торговцев и ремесленников безоговорочно его поддержали, сочтя превосходным тараном для штурма ворот епископии. Уже вскоре он завоевал расположение простого люда и воспылал самыми честолюбивыми устремлениями.
С подобной наглостью в нем, по видимости, сочеталось и откровенное богохульство человека, претендующего на то, чтобы распоряжаться религией, как ему вздумается: мой торговец описывал шутовской способ, которым он осуществлял таинство Святого причастия, макая кусочки хлеба в вино и угощая ими верующих. Более того, он вскоре начал отвергать крещение младенцев.
Это, в частности, возбудило во мне живейшие подозрения и толкнуло меня к дальнейшему расследованию. И действительно, допросив торговца и убедив его поделиться со мной всеми ценными сведениями, я узнал, что этот фальшивый Исайя питает симпатии к анабаптистам.
Я выяснил, что в начале года в Мюнстер из Голландии прибыли какие-то анабаптистские проповедники, имена которых я скрупулезно отметил, по крайней мере, те, что сохранила превосходная память торговца. Они настолько воодушевили проповедника, что обратили его в свою ложную веру и добавили желчи в его выступления против епископа.
Оказалось также, что и Лютер несколько месяцев не спускал глаз с этой особы, очевидно, потрясенный шумихой, которую тот вызывал, и ходят слухи, что в ряде писем к городскому совету Мюнстера Лютер пытался предостеречь протестантов против людей такого рода. Очевидно, что брат Мартин страшно боится любого, кто может соперничать с ним в популярности и в ораторских способностях, угрожая отнять у него пальму первенства. Однако совсем недавно мое внимание к этому городу вновь привлекло известие, что ландграф Филипп счел своим долгом пригласить в Мюнстер двух проповедников, которые вернули бы Ротманна к лютеранской доктрине. Когда я спросил у посланного мне судьбой торговца, почему ландграф Филипп стал так утруждать себя из-за какого-то ничтожного проповедника, тот предоставил мне еще более полный отчет о последних событиях в Мюнстере.
Как сможет убедиться Ваша Милость, эти события подтверждают самые худшие опасения, которые Ваш скромный наблюдатель высказывал в предыдущих посланиях, что служит слабым утешением перед лицом подобной катастрофы.
В тот момент, когда Ротманн бросился в объятия доктрины, отвергающей крещение младенцев, от него отошли сторонники Лютера, ополчившиеся против человека, которого они прежде боготворили. Но, хотя многие и отвернулись от него, у него появилось ничуть не меньше новых последователей, если все рассказанное мне соответствует истине, а я верю, что так оно и есть.
Таким образом, горожане по трем религиям разделились на три партии, ставшие непримиримыми противниками: верные епископу католики; лютеране, в основном — торговцы, контролирующие городской совет; и анабаптисты — ремесленники и рабочие, последователи Ротманна и его пророков, прибывших из Голландии. Даже то, что последние являются иностранцами, не убеждает толпу отвернуться от любимого проповедника, более того, когда магистрат попытался выслать их из города, их вернули в ту же ночь, а вместо них народ изгнал местных священников!
Кто же этот человек, мой господин? Какой невероятной властью обладает он над плебсом? На память приходит лишь одно имя — Томас Мюнцер, с которым Ваша Милость также смогли познакомиться несколько лет назад благодаря этим скромным глазам и ушам.
Но лучше завершить этот рассказ, который может показаться плодом фантазии, так как я не слишком уверен в уме того, от кого я все это слышал.
Следовательно, чтобы ситуация не обострилась до открытой войны, представлялось оптимальным устроить публичный диспут о крещении между представителями трех религий.
В августе этого года лучшие умы города вступили в сражение на данном поприще. И все же, господин мой, Бернард Ротманн со своими голландцами одержал в нем решительную победу, что еще больше привлекло горожан на его сторону.
В целом ряде случаев Ваша Милость напоминали этому своему слуге о том, как лютеране, еретики, лишенные милости Божьей, могут оказаться полезными, хотя и нежелательными союзниками против еще большей угрозы Святому Престолу. Мюнстер вновь доказал это, породив союз между лютеранами и католиками против искусителя Ротманна.
Бургомистры запретили ему проповедовать, а вскоре даже выслали его. Но благодаря поддержке простонародья он пренебрег этими предписаниями, продолжив подстрекать толпу и распространять свою опасную доктрину.
Город оказался на грани взрыва, кровь в венах членов обеих фракций едва не кипела.
Это и объясняет, почему ландграф Филипп поспешил послать в город своих миротворцев. Людей ученых и способных к дипломатии, двух лютеран, неких Теодора Фабрициуса и Йоханнеса Ленинга, которые попытались отвлечь всеобщее внимание от проблемы крещения.
Но, по словам человека, сообщившего мне эти факты, им удалось добиться лишь перемирия в военных действиях — одной искры окажется достаточно, чтобы весь город воспылал. Мой торговец не сомневался в этом. Если дело дойдет до открытого противостояния, Ротманн и анабаптисты моментально возьмут верх.
К этому стоит добавить еще два события отнюдь не меньшей значимости. Глава гильдии ткачей, некий Книппердоллинг, открыто выступил в защиту проповедника, заручившись поддержкой городских ремесленников. Наконец, создается впечатление, что распространение славы Ротманна постоянно привлекает в город высланных из Голландии сакраменталистов и анабаптистов, с каждым днем укорачивая фитиль, ведущий к пороховой бочке.
А теперь стоит рассказать Вашей Милости о моих опасениях относительно данной ситуации. Везде и повсюду анабаптисты показали свое коварство и жизнеспособность благодаря искушению — так Сатана воздействует на смертных. Они распространяют свою чуму не только по всем Нижним Землям вдоль и поперек, но и в границах всей империи. Хотя пока их немного и они разбросаны по северным провинциям, им все же удается доказать, насколько привлекательна их доктрина, в основном для невежественной толпы, развращенной уже по природе своей.
Таким образом, что произойдет, если они объединятся? Что будет, если им удастся закрепить свой успех при том, как их доктрина сейчас расползается по подворотням, лавкам и мастерским, удаленным от влияния церковных властей? А что, если никто: ни епископ, ни курфюрст, каким фактически является Филипп, ни Лютер — не смогут помешать ее нелегальному распространению в низах: на деле они боятся их как чумы, которую стремятся держать подальше от своих границ, оставаясь в неведении, смогут ли без труда остановить ее незаметное для глаза наступление?
Ответы на все интересующие нас вопросы уже есть — стоит лишь приглядеться. Одна жизненно важная проблема уже существует и заключается в Мюнстере, где один человек держит под угрозой весь город.
Ландграф Филипп и Мартин Лютер, хотя и чувствуют, какую серьезную опасность представляют анабаптисты, фактически не знают, как их остановить, полагая, что смогут сдержать их злобный натиск, оставив их в изоляции. Боюсь, мой господин, это иллюзия, и они осознают собственную ошибку, лишь когда анабаптисты окажутся у дверей их домов.
Итак, я думаю, как Ваша Милость соблагоизволили великодушно научить меня, что угрозы следует обнаруживать заранее и упреждать до того, как они смогут реализоваться. Поэтому я никогда не упускаю случая информировать Вашу Милость обо всем, что может оказаться хотя бы в малейшей степени полезным, чтобы оценить степень риска, которому мы подвергаемся в этом регионе.
В рассматриваемом нами деле опасность уже очевидна, но, возможно, еще не поздно: нужно остановить эту эпидемию, подавить ее, пока она только зарождается, прежде чем она распространится по всей Европе и поразит всю империю — а это уже началось, — беспрепятственно преодолев Альпы и достигнув Италии и неизвестно каких еще областей. Чтобы этого не случилось, необходимо принять меры.
Так что я с нетерпением жду Ваших указаний, если Вы еще соизволите оказывать милость слуге Божьему, позволяя служить делу Его в столь трудный час.
Целую руки Вашей Милости и жду ответа.
Письмо,
Мой благороднейший господин.
Лишь сегодня я получил послание Вашей Милости, которого ждал с таким нетерпением. Бессмысленно скрывать, что в этом крайне серьезном положении время жизненно важно, и я был крайне обеспокоен. Мне было необходимо получить разрешение Вашей Милости, ибо для всего, что мы собираемся предпринять, потребуется покровительство Всевышнего, дабы все вышло к лучшему.
Однако позвольте вкратце доложить Вашей Милости, что, как я думаю, следует предпринять против анабаптистской чумы.
Прежде всего, мой господин, я изложу факты: анабаптизм распространяется снизу. У него нет одной единой главы, которую можно было бы отрубить от шеи и больше ни о чем не думать; нет войска, которое можно было бы разбить в бою; нет точных и определенных границ — он вспыхивает то там то сям, как черная оспа, моментально перебрасывающаяся из одной области в другую и пожинающая свои жертвы, независимо от того, в каких странах они живут, на каких языках говорят, перемещаясь благодаря телесным жидкостям, дыханию, на полах одежды. Мы знаем, что анабаптисты отдают предпочтение рабочим с мануфактур, но можно с полным основанием сказать, что теперь их обнаружишь повсюду. Так что от них не спасут никакие границы, ни городская милиция, ни войско на деле не могут помешать наступлению этой невидимой армии.
Как же мы можем сдержать опасность, угрожающую всему христианскому миру?
Сколько раз в течение последних недель, мой добрейший господин, я задавался этим вопросом… Как я напрягал свой мозг, едва не придя к выводу, что в столь затруднительных обстоятельствах слуга Вашей Милости никак не в состоянии помочь своему господину.
Возможно, Господь Бог возжелал, чтобы я понял, насколько ошибаюсь, и чтобы мне удалось послать Вам свои соображения в надежде на то, что они будут благосклонно приняты Вами.
А именно, я думаю, что решение проблемы будет достигнуто с помощью тех же распространителей заразы: анабаптисты сами указывают нам способ нанесения им эффективного удара.
Моему господину стоит освежить в памяти дела, которыми мы занимались десять лет назад, во время Крестьянской войны, когда Вы положились на этого своего скромного слугу. Тогда он вспомнит: для того чтобы обвести вокруг пальца сумасшедшего Томаса Мюнстера, нужно было с ним познакомиться, притвориться его сторонником. Так было легче заставить его, во-первых, стать помехой Лютеру, что было уже заложено в его природе. А затем низвергнуть его в преисподнюю, когда он решил перевернуть мир и, не желая того, оказать поддержку императору в борьбе против немецких курфюрстов.
Поскольку я убежден: воспоминания об этих эпизодах еще свежи в памяти Вашей Милости, позвольте своему скромному слуге напомнить и о том, что Томас Мюнцер был упрямцем, ведомым Сатаной, но вместе с тем умным и осторожным, и обладал даром поднимать толпу и выдающимися ораторскими способностями.
А разве наши анабаптисты не такие же «мюнцеры», но меньшего масштаба?
И среди них тоже, кажется, есть сильные личности, духовные вожди, как, например, этот Бернард Ротманн, и другие, чьи имена, возможно, ничего не скажут Вашей Милости, но повсеместно гремят в этих землях, и первые среди них — Мельхиор Гофман и Ян Матис.
Так что мой совет состоит в том, чтобы попытаться положить конец их очевидной распыленности и вездесущности. Надо попытаться собрать всех их лидеров, всех мюнцеров, чеканщиков, распространителей чумы в одном месте: все гнилые яблоки — в одной корзине.
Но стоит откровенно заметить, судьба уже благоприятствует нам. Ибо, как Ваша Милость могли узнать из моих предыдущих посланий: к городу Мюнстеру сейчас приковано пристальное внимание не только анабаптистов, но и целой толпы людей, целых семей, которые, забрав с собой оружие и домашний скарб, едут туда из Голландии и из всей империи. Мюнстер стал Землей обетованной для самых закоренелых еретиков.
Таким образом, я думаю, что некто сможет без труда влиться в этот поток и войти в город. Затем ему придется завоевать доверие вождей секты, притвориться их другом, чтобы влиять на их действия, не привлекая к себе особого внимания и способствуя стечению туда как можно большего числа анабаптистов.
Как только гнилые яблоки будут собраны, перспективы уничтожить самые опасные элементы одним ударом будет достаточно для заключения союза между ландграфом Филиппом и епископом фон Вальдеком, то есть между протестантами и католиками, против опаснейших подстрекателей.
Но в связи с тем, что выполнение подобного плана потребует привлечения одного-единственного человека, кто будет действовать на месте, я считаю вполне естественным: предложивший акцию должен и осуществлять ее. Вот почему я выезжаю в направлении Мюнстера с намерением занять определенную сумму в кельнском отделении банка Фуггеров и предоставить ее в дар ни о чем не подозревающим анабаптистским вождям.
Так как мне придется действовать тайно, необходимо, чтобы я мог рассчитывать на рекомендации от Вашей Милости к епископу фон Вальдеку, как и на то, что он будет информирован о моем присутствии в Мюнстере и о том, что я постараюсь как можно раньше связаться с ним, чтобы выработать план дальнейших действий.
Прибыв к месту назначения, я поспешу подробнейше известить Вас обо всем происходящем. А теперь мне не остается ничего иного, кроме как довериться Божьей воле и положиться на Его защиту, в надежде, что Ваша Милость упомянет скромного слугу в своих молитвах.
Целую руки Вашей Милости.
И вот слово обрело плоть (1534 год)
ГЛАВА 23
Окрестности Мюнстера, Вестфалия,
13 января 1534 года
Я вскакиваю на ноги, услышав отдаленный грохот… В ушах звучат выстрелы пушек… Глаза сузились в щелки… Снова люди, бегущие по равнине.
Нет. Это всего лишь гром, преследующий нас в дороге уже много дней. Другое время, другой вид. Солома, вонючая и теплая: тепло животных — коров и людей, приведших меня сюда. И внезапный озноб — вырвавший меня из сна, прямо под носом у быка. Громадный круглый глаз наблюдает за мной: будничная жвачка уже снова во рту.
В окне — очень странный железный свет с низкого неба, затянутого облаками, а на улице — мороз, ожидающий храбрецов по дороге к городу.
Всего миг — и новая дрожь, пришедшая из памяти: волнующиеся животные больше знают о том, что ждет нас в пути. Я тщетно пытаюсь прогнать видения прошлого.
Третий раскат грома, и молния раскалывает горизонт. Гроза подошла довольно близко, и воробьи кричат от голода и безнадежности, потому что не могут улететь.
Нас раздавит… эта безграничная чернота по всему небу.
И кто знает, не будет ли таким его собственный конец: водоворот или потоп вместо землетрясения от пушечной канонады. Не думаю, что переживу это снова, во второй раз.
И все же совсем не этот вопрос стоит задавать себе на рассвете на пустой — уже в течение двух дней — желудок и со столькими милями за спиной.
Этот четвертый… гораздо ближе. Он почти над нами. Удар, сотрясающий землю, и внезапный шум, эхом отражающийся в листве, — струи дождя с крыши.
Я смотрю на дорогу — она уже превратилась в сплошной канал грязи, сползающей с пологого холма: лишь двое безумцев могут путешествовать в такую погоду.
Двое таких, как мы.
Я слышу, как он храпит во тьме хлева, и тихо матерюсь.
Горизонт полностью затянут: города, скорее всего, уже больше нет.
— Ох, Ян… Ты никогда не думал, что таким и будет Судный день? Пойди посмотри на улицу — ужасающее зрелище. Невозможно поверить, что земля и небо могут вновь стать ничем, как было до них…
Хруст сминаемого сена: еще не полностью проснувшись, он выглядывает наружу, часто моргая.
— Что ты там бормочешь… Это всего лишь зима.
— Нам туда! Вниз!
Серый профиль, размытый ливнем, едва виден.
— Ты уверен?
— Он там.
— Откуда ты знаешь? Мы сбились с пути.
— Нам туда, говорю тебе. Я бывал там раньше.
Мы почти бежим.
Забираемся на гребень холма, и, действительно, он там, всего в паре миль, просто тучи скрыли его. Над городом нет дождя: тучи разорвались над колокольней — столп света нисходит с небес, окружая крепостную стену.
Вот так, только так я представлял небесный город…
— Говорю тебе, они запомнят этот день, брат, они запомнят, с чего все началось.
Глаза сияют, вода стекает у него с бороды и с кромки капюшона.
— Несомненно. Они запомнят день, когда апостолы великого Матиса прибыли к ним, чтобы принести надежду. С этого все и начнется.
Я чувствую: он готов взорваться. Распутный поборник истины, апостол-вымогатель побежден экстазом восторга оттого, что мы добрались сюда.
Он демонстративно отвешивает мне шутовской поклон, пропуская меня вперед, но его воодушевление вполне искренне.
— Добро пожаловать в Новый Иерусалим, брат Герт.
Его глаза смеются.
— Добро пожаловать и тебе, Ян Лейденский, и позаботься о том, чтобы тебя выслали отсюда.
Мы бросаемся бежать вниз по холму, поскальзываясь на мокрой траве, снова поднимаясь на ноги и хохоча, как пьяные.
ГЛАВА 24
Мюнстер, 13 января 1534 года
Латинское название, Монастериум, навевает мысли о мирном, удаленном от мира месте.
Мюнстер, напротив, должен быть окружен пламенем и железом, расплавленным в огне.
Девять ворот, через которые можно войти. Над каждыми из них — по три пушки: мощные стены, узкие проходы.
Четыре низкие массивные башни, обращенные на все стороны света, превращают город в неприступную крепость.
И все это вместе окружено стеной, по которой пройдут три человека плечом к плечу.
Во рву вода из рукава реки Аа, делящей город на две части.
Ров двойной: черная вода перед первой стеной крепости и черная вода за ней, ее пересекают мостики, ведущие ко второй стене, более низкой, с приземистыми башенками.