Раб моего мужа
Шрифт:
Они вышли на террасу и уселись в кресла-качалки. В жаровнях трещал огонь, а Майк без устали работал опахалом, отгоняя комаров.
— За ужином ты не проронила ни слова, дорогая. — Элизабет вздрогнула, услышав голос мужа. — Тебе неуютно в нашем обществе?
Она повернулась к Джеймсу. Тот с легкой усмешкой смотрел на нее, поигрывая бокалом бренди в руке.
«Буду играть по их правилам», — решила Элизабет и с самой сладкой улыбкой ответила:
— Ну что ты, дорогой, я наслаждаюсь вашим обществом. Просто
— Не притворяйся дурой, — глумливо бросил Джеймс. — Будь ты южанкой, я, может, и поверил бы. Но у женщин-янки всегда есть собственное мнение на любой счет. Скажи нам, что ты обо всем этом думаешь?
— С каких пор тебя стало интересовать мое мнение? — фыркнула Элизабет.
— Мне просто любопытно, как другая сторона смотрит на этот вопрос.
— Под «другой стороной» ты подразумеваешь северян?
Джеймс кивнул, и Элизабет, промочив горло вином, сказала:
— Если Юг вздумает отделиться от Севера, боюсь, начнется гражданская война.
— Война? — Джеймс пригубил бренди. — Громко сказано, дорогая. Даже если янки и сунутся к нам, мы разобьем их в два счета. Все закончится, не успев начаться.
— Почему ты так в этом уверен?
— Один джентльмен в бою стоит дюжины янки, — самодовольно пояснил муж. — Кроме того, Англия и Франция позарез нуждаются в хлопке. Они выступят на нашей стороне.
— В Европе не приветствуют рабство, так что я бы не особо рассчитывала на их поддержку, — возразила Элизабет.
— Много ты понимаешь, — неодобрительно буркнула свекровь.
— Куда они денутся? — бросил Джеймс. — Хлопок — король. С ним мы поставим на колени весь мир.
Элизабет хмыкнула. Вот уж действительно, гордыня южан не знает границ.
— Но уверен, никакой войны не будет, — добавил Джеймс. — Янки прогнутся. Они ведь тоже получают немалую прибыль от экспорта наших товаров. Честь для них — пустой звук, а вот ради выгоды эти стяжатели и торгаши пойдут на все.
— …сказал человек, который женился на янки, чтобы заграбастать фабрики ее отца, — не удержалась Элизабет.
Джеймс неожиданно для нее расхохотался, а свекровь закудахтала, словно курица, снесшая яйцо:
— Да как ты смеешь! Мы — почтенные, уважаемые люди! Да ты нам ноги должна целовать за то, что мы пустили тебя в нашу семью. А ты ведешь себя таким неподобающим образом!
Элизабет не успела ответить, как из темноты, со стороны негритянского поселка донеслась песня. Хор мужских и женских голосов торжественно и тягуче выводил:
Ступай, Моисей,
В землю Египетскую.
Вели фараону
Отпустить мой народ!
— Что это? — встрепенулась она.
Джеймс вскинул голову и прислушался.
— А, не обращай внимания. — Он небрежно махнул рукой. — Ниггеры.
— Ниггеры? —
— Похороны, — пояснил Джеймс. — Я разрешил им похоронить Фанни.
— Негры поют на похоронах? — удивилась Элизабет.
— Поют, и даже танцуют, — отхлебнув бренди, подтвердил Джеймс. — Что поделать, у черномазых неразвитый мозг, и они не способны на такие глубокие чувства, как скорбь.
Элизабет скептически хмыкнула, а миссис Фаулер капризно заявила:
— Зря ты им это позволил, сынок. Теперь они будут всю ночь завывать, и я не смогу заснуть.
Джеймс пожал плечами.
— Чем больше ниггеры поют, тем меньше они думают, — сказал он и, откинувшись на спинку кресла, задымил сигарой.
Покачиваясь в качалке, Элизабет прислушивалась к песне, льющейся в ночной тиши. Хор то смолкал, позволяя женскому голосу — низкому и певучему — в одиночку выводить слова, то подхватывал его, усиливая и вознося до небес.
Пусть это были и похороны, но песня не звучала уныло. Да, в ней сквозила грусть и тоска, но вместе с тем — надежда, и даже какой-то задор.
Элизабет встала и подошла к балюстраде. Она облокотилась на парапет и посмотрела на звезды, подставив лицо приятному ветерку. Негры продолжали петь, и эта песня — пронзительная и волнующая — будоражила до глубины души.
— А ты, я посмотрю, дерзкая штучка! — раздалось у нее за спиной.
Элизабет вздрогнула от неожиданности. Оглянувшись, она увидела мужа.
— Испугалась? — спросил он.
— Нет, — буркнула она. — Просто не заметила, как ты подкрался.
Джеймс прижался к ней сзади. Со стороны могло показаться, будто любящий супруг обнимает жену, но его пальцы так цепко стиснули ее плечи, что стало больно.
— Пусти меня! — прошипела она, пытаясь освободиться, но Джеймс еще крепче прижал ее к себе.
Приблизив губы к ее уху, он шепнул:
— Больше не смей мне дерзить в присутствии матери или кого бы то ни было еще.
— Но ты сам завел этот разговор. Я что, должна была выслушивать, как ты оскорбляешь северян?
— Ты — моя жена, и на людях не должна мне перечить. Свои претензии можешь высказать наедине.
— У меня нет ни малейшего желания оставаться с тобой наедине.
— Я разделяю твои чувства, дорогая жена, но твой долг — рожать мне детей. Так что придется нам с тобой друг друга терпеть.
— Вчера ты выбрал несколько странный способ зачать ребенка, — съязвила Элизабет.
Будь она трезвой, у нее никогда бы не повернулся язык на столь чудовищную вульгарность. Но выпитое вино и злость на Джеймса сделали свое дело. Когда эти слова слетели с губ, она невольно сжалась, ожидая, что муж окончательно взбеленится. Но к ее удивлению, он лишь теснее прижался к ней и вдохнул запах ее волос.