Раб великого султана

Валтари Мика Тойми

Принц Мустафа резко возразил мне:

– Поскольку обезьянка – любимица моего брата Джехангира, она жила в теплом помещении, и ее хорошо одевали. Раб, повинный в ее болезни, ответит за халатность собственной головой.

Я спокойно ответил мальчику:

– Никто не виноват в болезни обезьянки, ибо все мартышки с трудом приспосабливаются к жизни в чужих странах. Прежде всего они простужаются, и не обязательно потому, что плохо одеты. Если Коко, к великому огорчению принца Джехангира, все же умрет, значит – такова воля Аллах, и не нам на то роптать. Но я приготовлю лекарство от кашля, чтобы облегчить страдания бедной

обезьянки.

Султан спросил:

– Ты в самом деле собираешься дать лекарство несчастному зверьку, несмотря на то, что большинство лекарей считает ниже своего достоинства заниматься здоровьем животных? Пророк тоже сострадал всем Божьим тварям, ибо многие из них лучше людей. И мне трудно безучастно взирать на мучения Коко, но во дворце моем много людей, умеющих исцелять животных, и я не нуждаюсь в твоей помощи. Селим, подай ему одежду для обезьянки, а ты, Махмуд, ее ошейник. Ты же, Микаэль, одень мартышку и застегни у нее на шее ошейник, а потом оставь нас одних!

Выполнив приказ султана, я собрался было уходить, но обезьянка внезапно словно обезумела: она стала яростно отбиваться, кусать мальчиков, пока не вырвалась у них из рук, не прыгнула мне на плечо и не прильнула к моей груди. Только в моих объятиях она наконец притихла.

Султан оказался в затруднительном положении. Он вынужден был опустить ребенка на землю, и малыш, снова всхлипывая, подошел ко мне, чтобы приласкать обезьянку. Лишь тогда я заметил, что у мальчика искривлена ступня, а под шелковым одеянием уже обозначился горб. Бледное, с желтоватым оттенком личико малыша напоминало мордочку обезьянки, к тому же ребенок задыхался от еле сдерживаемых рыданий. Селим, третий из старших принцев, вдруг прижал пальцы к вискам, сел и громко вскричал, что теряет сознание. Султан повернулся к сыновьям и повелительным тоном проговорил:

– Мустафа! Махмуд! Немедленно унесите отсюда Джехангира и уведите этого человека – пусть он позаботится об обезьянке! Пришлите ко мне кислар-агу и позовите лекарей!

Он велел мне удалиться, видимо, полагая, что маленькие принцы поведут меня из сада в свои собственные покои во внутреннем дворе, но они не поняли отца и отвели меня в комнату принца Джехангира, который все еще жил вместе с матерью, султаншей Хуррем. Вот таким-то образом, ничего не подозревая, я совершил страшнейшее преступление. Хоть я и правда немного удивлялся, видя вокруг одних лишь женщин с открытыми лицами, все же не понимал, где нахожусь, и приказал служанкам принести горячего молока для больной мартышки. Тем временем Раэль уже носился по комнате, в которой находилась позолоченная клетка обезьянки; пока песик обнюхивал все углы, маленький Джехангир, рыдая, как любой ребенок, бросился на поиски матери.

Значительно позже я узнал, что принц Селим, который остался с отцом в саду, страдал падучей, а султан, пытаясь скрыть от меня болезнь сына и опасаясь, что лишние переживания с обезьянкой вызовут у ребенка припадок, отослал меня со старшими сыновьями.

Принц Мустафа, старший из мальчиков, был сыном кавказской пленницы, которую султан удалил из гарема, полюбив Хуррем. Молодой принц, сводный брат Джехангира, видимо, счел единственно верным решением отвести меня вместе с обезьянкой в комнату маленького брата.

А я, хоть и не знал, где нахожусь, пережил страшное потрясение, когда внезапно услышал звонкий смех и увидел женщину в

дорогих одеждах, без вуали на лице, в искрящейся от множества бриллиантов золотой сетке на волосах, с маленьким принцем Джехангиром на руках. Немедленно упав перед ней на колени, я склонился до самой земли, закрывая лицо руками, и лишь сквозь пальцы посмел взглянуть на нее, не в состоянии побороть охватившего меня любопытства. Наконец-то я понял, что жить мне осталось совсем недолго, поскольку я вошел в святая святых – личные покои любимицы султана.

Тут справедливости ради я должен отметить: в первую минуту я почувствовал огромное разочарование. Дело в том, что я надеялся увидеть женщину ослепительной красоты, а она оказалась довольно рослой, полноватой, все еще молодой, но не слишком красивой: лицо у нее было круглым, а нос – отнюдь не благородной формы. Однако необыкновенно живое лицо Хуррем озаряла восхитительная улыбка, в которой и крылась тайна знаменитого очарования султанши.

Внезапно я обнаружил, что в голубых глазах Хуррем нет той радости, которая сияла на ее лице. Во взгляде женщины мелькали холодные искры, когда она смотрела на принца Мустафу.

Мустафа, низко склонившись перед ней, сообщил, что по приказу султана привел меня сюда, чтобы я лечил больную обезьянку и приготовил для нее лекарство от кашля. Мой маленький песик встал перед султаншей на задние лапки и начал так весело и забавно подпрыгивать и ластиться к ней, что даже заплаканный Джехангир тихонько засмеялся и принялся кормить его лакомствами, которые тут же принесли служанки. Мне тем временем удалось заставить мартышку выпить немножко теплого молока. Но и теперь больная Коко ни за что не хотела отпустить меня, хотя и пыталась другой ручкой схватить за ухо Раэля.

Султанша Хуррем заговорила со мной на турецком языке:

– Кто ты, и разве такое возможно, чтобы у евнуха была борода и он к тому же умел готовить лекарства для обезьян?

Мартышка, сидя у меня на шее, пыталась сорвать с моей головы тюрбан, когда я, касаясь лбом пола, отвечал султанше:

– О госпожа! Я ни на миг не посмел взглянуть на тебя. Защити меня ради моей собачки и больной обезьянки, ибо я вовсе не евнух. Нет моей вины в том, что я оказался здесь. Меня привели сюда спасать мартышку, и я не понимаю, каким чудесным образом очутился я рядом с красивейшей женщиной мира.

Смеясь, она ответила:

– Подними голову и взгляни на меня, раз ты уже попал сюда, бедняга. Ты вызвал улыбку на лице моего сына Джехангира, который полюбил твою собаку. Кислар-ага, управитель гарема, непременно вскоре получит шелковую удавку за свой недосмотр, так что не переживай – ты окажешься в хорошей компании. Принца же Мустафу следует пожурить за безрассудный поступок.

Я пребывал в глубоком отчаянии, поэтому покорно согласился:

– Если такова воля Аллаха, я безропотно приму смерть. Однако сначала позволь мне, повелительница, подарить моего песика принцу Джехангиру, если сын твой в самом деле полюбил Раэля. Потом я все же исполню приказ султана и приготовлю лекарство для умирающей обезьянки, чтобы хоть немного облегчить ее страдания. Поверь, я не совершал преступления и без злого умысла очутился здесь. А твоя красота не может вызвать у меня ни дурных мыслей, ни тем более страстных желаний, ибо разве человек столь низкого происхождения, как я, посмеет поднять на тебя глаза?