Раб великого султана
Шрифт:
Увечье не позволило Джехангиру играть долго, он быстро устал, и я отвел его в покои матери. Затем я решил, что мне пора удалиться, дабы не возникло подозрений, будто я навязываю принцу свое общество. Уткнув морду в землю и уныло опустив хвост, мой Раэль послушно стоял рядом с принцем Джехангиром и провожал меня грустным взглядом. Я же, оказавшись опять в саду гарема, с трудом сдержал слезы, твердя себе, что у Раэля будет теперь хороший хозяин. Ведь моей верной собачке несладко жилось в обществе голубых кошек Джулии.
Евнухи снова проводили меня в покои кислар-аги, и мне пришлось ждать там много часов, пока управитель гарема не соизволил наконец принять меня. Толстый и рыхлый, как тесто, он сидел на подушке, скинув с ног туфли, и долго смотрел на меня изучающим взглядом, подперев ладонью отвисший
– Ты для меня – великая загадка, я не понимаю тебя. Либо ты – честнейший из дураков, либо же напротив – человек крайне опасный и коварный, способный устраивать заговоры, разгадать которые я не в силах, хотя не раз сталкивался в жизни с подлостью и обманом. Мне уже сообщили, что ты добился благосклонности принца Джехангира, подарив ему собачку. Ты ничего не потребовал взамен и не остался в покоях нашей повелительницы ни минутой дольше, чем было необходимо, хотя и мог ожидать хорошего вознаграждения за свои услуги. Мне также говорили, что султанша Хуррем довольна тобой, ибо ты последовал ее совету и отравил эту грязную обезьяну. Но я не знаю: заступаясь за тебя перед султаном, я, возможно, буду действовать себе во вред, если вдруг окажется, что ты вынашиваешь какие-то коварные замыслы. Отзываясь же о тебе плохо, ибо именно так я о тебе и думаю, могу разозлить владыку, поскольку он очень жалеет увечного принца Джехангира и постоянно думает о благе этого ребенка. Однако какую-то награду ты все же должен получить, ибо этого требуют правила хорошего тона, – раб, который исполнил приказ своего султана и послужил ему, не может уйти из дворца с пустыми руками.
Рассеянно глядя в потолок, теребя рыхлый, отвисший, лишенный растительности подбородок и почесывая голые пятки, кислар-ага продолжал:
– Надеюсь, ты понимаешь, что размер твоего вознаграждения зависит исключительно от моего расположения к тебе, поскольку повелитель полностью мне доверяет. А я, разумеется, знаю о тебе все. Мне известно, что, прибыв в Стамбул, ты ведешь себя как подобает порядочному человеку, совершаешь намаз, соблюдаешь все религиозные обряды и не поддерживаешь тайных связей с христианами. Однако все это может быть как проявлением твоей большой хитрости и осмотрительности, так и свидетельством честности. У Пири-реиса тоже внимательно наблюдали за тобой, но никто не смог уличить тебя в копировании секретных карт. Но намекни я султану хоть словом о том, что ты раб картографов и получаешь двенадцать монет жалованья в день, тебя вознаградят соответственно твоей должности, и ты получишь не более двухсот серебряных монет. Если же я замолвлю за тебя словечко и распишу, как следует, твои способности и таланты, да еще и заявлю, что ты по досадной ошибке занимаешь столь низкое положение, может быть, тебе преподнесут горсть золота, а султан отдаст тебе новый приказ, чтобы таким образом проверить, на что ты годен. Итак, твоя дальнейшая судьба полностью зависит от моего к тебе отношения, без моей помощи и поддержки ты всего лишь вонючий верблюжий помет во дворе сераля.
Я ответил ему:
– Все это я прекрасно понимаю, но половину вознаграждения я уже обещал лекарю Соломону, поэтому надеюсь на твою снисходительность и от всего сердца прошу тебя принять четверть стоимости подарка, дабы хоть что-нибудь досталось и мне за мои труды.
Управитель гарема склонил голову набок, прищурил глазки, лукаво взглянул на меня и, поглаживая жирный гладкий подбородок, изрек:
– А что ты скажешь, если я от тебя ничего не потребую, а замолвлю за тебя слово султану исключительно по дружбе? Сераль – это удивительный сад, где тайно посеянное зерно может обернуться цветком несказанной красоты. Здесь нет людей слишком низкого достоинства, которых случай или воля Аллаха не могли бы вознести на невиданные высоты. По той же причине смерть в серале собирает богатый урожай. Только пожелай я, и ты исчезнешь бесследно. Никто не заподозрит меня в злом умысле, стоит мне лишь намекнуть, что ты человек ненадежный, возможно, даже соглядатай христиан. Но мне ничего не стоит сохранить тебе жизнь, однако в этом случае ты должен стать моим другом, чтобы твой успех пошел и мне на пользу. По правде говоря, меня так удивляет твоя необычная откровенность, что я в самом деле от
Из его длинной речи я понял лишь одно: я снискал благосклонность маленького принца Джехангира и его матери, и на этот раз мне сильно повезло – я остался жив. Однако и дружба кислар-аги была для меня не менее важной. Поэтому я ответил:
– Мы с тобой – друзья, благородный ага, и раз ты отказываешься принять часть моего вознаграждения, позволь обратить твое внимание на вещи, которые могут быть тебе весьма полезны. Как тебе, наверное, известно, у моей жены разноцветные глаза, к тому же она, чертя пальцем линии на песке, умеет предсказывать будущее. Разреши ей погадать тебе, и ты, человек умный и проницательный, легко поймешь, сколь полезными могут стать ее услуги. Моя жена – женщина незаурядная и от природы наделена многими талантами, и, уверяю тебя, она никогда не увидит на песке ничего, что могло бы навредить тебе или твоим делам. Но тебе непременно придется ознакомить ее с жизнью в серале, ввести в курс дел и обстоятельств, которые необходимо учитывать, предсказывая будущее.
Кислар-ага опять почесал свои голые пятки и произнес:
– О Аллах! Наконец-то я понял, в чем состоял твой тайный замысел. Значит, ты человек хитрый, а твоя честность – всего лишь маска. Но мне ничего не стоит принять твою жену и побеседовать с ней. Все, что ты мне сказал, подогрело мое любопытство.
Итак, мы попрощались, как добрые приятели, которые по достоинству оценили ум и проницательность друг друга. В знак своей дружбы и расположения управитель гарема разрешил поцеловать ему руку, но не преминул заставить меня поклясться Кораном, именем Пророка и моей реденькой бородкой, что я ни словом не обмолвлюсь о том, что со мной случилось в серале.
5
Вечером того же дня к нам домой явился евнух в сопровождении вооруженной стражи и передал мне в дар от султана шелковый мешочек с двумя сотнями золотых, что составляло сумму в двенадцать тысяч серебряных монет – то есть в тысячу раз больше, чем то ежедневное жалованье, которое я получал у Пири-реиса.
Я и мечтать не смел о таком богатстве и теперь понял, как опрометчиво поступил, посулив заранее лекарю Соломону половину своего вознаграждения, ибо тот, несомненно, довольствовался бы и суммой поменьше, умей я торговаться, как полагается.
Когда евнух, взобравшись в украшенное серебром и усеянное топазами седло своего мула, наконец отбыл в сераль, Джулия, восторгаясь свалившимся на нас с неба богатством, громко размечталась о покупке уютного домика на Босфоре, о лодке, нарядах и служанках, одним словом, о том, что соответствовало бы мнимой должности ее супруга при султанском дворе.
Хватаясь руками за голову, дергая себя за бороду и бегая из угла в угол, я вынужден был жестоко разочаровать Джулию и лишить ее всяких надежд, заявив, что нам необходимо иметь сбережения на черный день, но она, не на шутку разозлившись, стала кричать и бранить меня. Потом Джулия горько разрыдалась, упрекая меня в том, что я обладаю исключительным даром разрушать все, к чему прикоснусь, в том числе и самые прекрасные и сокровенные сны и мечты, в конечно же счете – и всю ее жизнь.
Слова Джулии задели меня до такой степени, что я сам принялся разглагольствовать о каком-то непонятном домике на берегу голубого Босфора и о собственном садике, где среди цветущих деревьев можно предаваться созерцанию звезд на темном небосводе и слушать рокот волн, бьющихся о камни берега. Но здравый смысл подсказывал мне, что не стоит уповать на неизменную милость и благосклонность султана – и что весьма затруднительно построить домик на Босфоре и разбить сад, получая двенадцать серебряных монет в день. Да, у меня не было сомнений на сей счет.
Наш разговор прервало громкое мяуканье, а выбежав во двор, мы увидели одну из голубых кошек Джулии, которая корчилась на траве в предсмертных судорогах. Побелев, как полотно, Джулия побежала в дальний угол двора, где обычно стояла миска с едой для моего песика Раэля. Прожорливая кошка польстилась на собачью пищу, и мне стоило лишь взглянуть на жену, чтобы понять, что в мое отсутствие она подсыпала яд в миску Раэля, желая таким образом наказать меня.
Поняв, что я постиг всю глубину ее коварства, Джулия еще больше побледнела, совсем упала духом и тихонько простонала: