Работа актера над собой (Часть I)
Шрифт:
— А вы верите в то, что это возможно? — вместо ответа спросил его Торцов.
— Что — возможно?
— Стоять на глазах тысячной толпы и совсем забыть о ней, — пояснил Аркадий Николаевич. — Ведь это же басни дилетантов и безответственных теоретиков. Не беспокойтесь понапрасну. Тысячной толпы не забудешь. Она о себе напомнит. От зрительного зала не отделаешься. Это сильный магнит. И сколько бы я ни старался отвлекать вас от него, вы все-таки будете о нем очень и очень помнить. Гораздо больше, чем надо.
Знаете ли, кого мне напоминают ваши опасения?
А то еще, мне рассказывали, что какой-то человек сошел с ума от того, что боялся улететь на небо, и потому привязывал себя к земле веревками.
Вот и вы так же боитесь отдаться роли, улететь в творческие сферы и потому всячески стараетесь укрепить связь с зрителем. Не бойтесь, она и без того крепка. Закон тяготения не даст улететь к небу и притянет к земле, а зритель не выпустит вас из своей власти и всегда будет манить к себе, сколько бы вы ни старались отрешиться от него и отдаться роли.
Зачем же так заботиться о том, что все равно неизбежно.
Лучше берите пример с танцовщицы или с акробата. Они не боятся улететь к небу, напротив, зная хорошо закон притяжения к земле, они всю жизнь учатся искусству отделяться от пола хотя бы на одно мгновение или летать по воздуху. И вы тоже учитесь отрешаться от зрителей хотя бы на отдельные минуты. После упорного труда, может быть, вам удастся отдаваться роли, но, повторяю, лишь на отдельные секунды и моменты.
Бросьте же бесцельные заботы о том, что все равно неминуемо, как закон тяготения.
Для того, чтоб овладеть зрителем и быть ему интересным, Станиславский рекомендует в своей книге «Моя жизнь в искусстве» совсем другой прием, противоположный вашему, а именно, он говорит: Чем меньше актер обращает внимания на зрителя, тем больше зритель интересуется актером.
И наоборот, чем больше актер забавляет зрителя, тем меньше зритель считается с актером.
Отвлекаясь от зрителей для жизни роли, тем самым актер заставляет зрителя сильнее тянуться к сцене.
Об актерской наивности [88]
…………………19……г.
Сегодня Аркадий Николаевич вызвал Шустова и просил его сыграть что-нибудь.
Паше захотелось проверить свою наивность и для этого он просил позволить ему исполнить сцену с ребенком, вроде той, которую играла девочка-статистка в одной из постановок Торцова.
— Люблю за смелость, — заметил Торцов и разрешил Паше сделать опыт.
Он вбежал на подмостки, сдернул со стула суконную скатерть, которая выбросила из себя столб пыли, обернул ею первую попавшуюся деревяшку, вроде полена, и стал убаюкивать мнимого младенца.
— Почему вы держите его на весу, а не прижимаете к телу? — спросил Аркадий Николаевич.
— Чтоб не измять скатерти, — объяснил Паша. — Кроме того, она очень пыльная! — добавил он.
—
— «Дурак»? — недоумевали мы. — Разве артист должен быть глупым?
— Да, если вы считаете, что ребенок или сказочный гениальный Иван-дурак глупы в своей наивности, простоте и благородстве.
Быть таким благородным, доверчивым, мудрым, бескорыстным, таким бесстрашным, самоотверженным дураком, каким мы знаем сказочного Ивана, великое дело. Он получил свое прозвание не потому, что у него нет ума, а потому, что он наивен.
Будьте же и вы таким, если не в жизни, то на сцене. Это золотое свойство для актера.
Недаром же сам А. С. Пушкин сказал: «Поэзия, прости господи, должна быть глуповата».
— Как же сделаться наивным? — недоумевал я.
— Делать этого нельзя, потому что в результате получится наивничание, худший из актерских недостатков. Поэтому будьте наивны постольку, поскольку это вам свойственно. Каждый артист до известного предела наивен. Но в жизни он стыдится этого и скрывает свое природное свойство. Не делайте же этого по крайней мере на подмостках.
— Я не стыжусь наивности. Напротив, всячески хочу ее вызвать, но не знаю, как этого добиться, — жаловался Шустов.
— Для того чтобы пришла наивность, надо заботиться не о ней самой, а о том, что с одной стороны ей мешает, а с другой — помогает.
Мешает ей ее злейший враг, тоже сидящий в нас. Имя его — критикан. Чтоб быть наивным, нельзя быть придирой и не в меру разборчивым в вымыслах воображения.
Помогают наивности ее лучшие друзья — правда и вера. Поэтому в первую очередь прогоните придиру критикана, а потом с помощью увлекательного вымысла создайте правду и веру.
Когда же это будет сделано, не пугайте себя тем, что вам предстоит творить, что-то изображать. Нет. Поставьте вопрос совсем иначе: ничего вам творить не надо, а следует только со всей искренностью решить про себя и ответить на вопрос: как бы вы поступили, если бы вымысел воображения оказался действительностью. Когда вы поверите своему решению — сама собой создастся и наивность.
Итак, прежде всего ищите то, чему вы можете поверить, исключите то, чему вы верить не можете, и не будьте слишком придирчивы, как это было недавно со скатертью: то она казалась вам слишком пыльной, то ее нельзя мять. Коли пыльная — то стряхните, коли нельзя мять — ищите другую взамен.
— А если я не наивен по природе? — вставил вопрос Шустов.
— Не наивные в жизни могут стать наивными на сцене, в процессе творчества. Следует отличать природную наивность от сценической, хотя, к слову сказать, они отлично уживаются вместе, — объяснил мимоходом Аркадий Николаевич.
— Итак, — продолжал он после небольшой передышки, обращаясь к Шустову, направьте лучи вашего внимания внутрь души, рассмотрите ее и признайтесь, чему вы внутренне верили в только что сыгранной вами сцене.