Работа актера над собой (Часть I)
Шрифт:
Шустов с Пущиным ушли. Пришла очередь Кота Котовича.
Я затеял с ним игру и наблюдал за самыми разнообразными, невероятными, непередаваемыми его позами.
Такая гармония движений, такое развитие тела, как у животных, недосягаемы для человека! Никакой техникой не добиться подобного совершенства владения мышцами. Одна природа способна бессознательно достигнуть такой виртуозности, легкости, четкости, непринужденности движений, поз, такой пластики. Когда красавец кот прыгает, резвится или бросается, чтобы схватить мой палец, просунутый в щель, он мгновенно переходит от полного
Чтобы проверить себя и потягаться с котом, я прошелся «по-тигриному», походкой моего Отелло. При первом же шаге, помимо воли, все мышцы напружинились, я отчетливо вспомнил мое физическое состояние на показном спектакле и понял главную мою ошибку. Человек, связанный судорогами всего тела, не может чувствовать себя свободно и жить на сцене правильной жизнью. Если трудно сделать умножение при напряжении во время подымания рояля, то как же возможно владеть тончайшими внутренними чувствами в сложной роли с тонкой психологией Отелло! Какой хороший урок на всю жизнь дал мне Торцов показным спектаклем. Он заставил меня с апломбом проделать то, чего ни в каком случае не следует делать на сцене.
Это было очень мудрое и убедительное доказательство от противного.
Куски и задачи
…………………19……г.
Сегодня занятия происходили в зрительном зале. Войдя туда, мы увидели большой плакат с надписью:
КУСКИ И ЗАДАЧИ.
Аркадий Николаевич поздравил нас с новым, чрезвычайно важным этапом в занятиях и стал объяснять, что такое куски и как пьеса или роль делятся на составные части.
То, что он говорил, было, как всегда, понятно и интересно. Тем не менее я в первую очередь записываю не урок Торцова, а то, что происходило по окончании занятий, что помогло мне еще лучше понять объяснение Аркадия Николаевича.
Дело в том, что я сегодня в первый раз был в доме знаменитого артиста Шустова — дяди моего друга Паши.
За обедом великий артист спросил племянника, что было в школе. Он интересуется нашей работой. Паша сказал ему, что мы подошли к новому этапу к «кускам и задачам».
— Шпондю знаете? — спросил старик.
Оказывается, что кто-то из детей Шустова учится драматическому искусству у молодого преподавателя с смешной фамилией — Шпондя, ярого последователя Торцова. Поэтому все подростки и малыши изучили нашу терминологию. Магическое «если бы», «вымысел воображения», «подлинное действие» и другие, еще неизвестные мне термины вошли в обиход их детской речи.
— Шпондя целый день учит! — балагурил великий артист, в то время как перед ним
«Дети! — обратился Шпондя к моим крокодилам. — Представьте себе, что это не индейка, а целая большая пятиактная пьеса, „Ревизор“, например. Можно ли осилить ее сразу, с одного маху? Запомните же, что не только индейку, но даже и пятиактную пьесу, вроде „Ревизора“, нельзя охватить с одного маху. Посему надлежит ее делить на самые большие куски». Вот так… вот так…
При этих словах дядя Шустов отделил ножки, крылья, мякоть и положил их на тарелку.
— «Вот вам первые большие куски», — объявил Шпондя. — Ну, конечно, все мои крокодилы оскалили зубы, захотели сразу проглотить их. Однако мы успели удержать обжор. Шпондя воспользовался этим назидательным примером и говорит: «Запомните, что сразу не осилишь огромных кусков. Поэтому режь их на менее крупные части». Вот… вот… вот… — приговаривал Шустов, деля ножки, крылья по суставам.
— Давай тарелку, крокодил, — обратился он к старшему сыну. — Вот тебе большой кусок. Это первая сцена.
— «Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить вам пренеприятное известие…» — цитировал мальчик, подставляя тарелку и неискусно стараясь басить.
— Евгений Онегин, получай второй кусок, с почтмейстером, — обратился великий артист к маленькому сыну Жене. — Князь Игорь, царь Федор, вот вам сцена Бобчинского и Добчинского, Татьяна Репина, ^Екатерина Кабанова, принимайте сцены Марьи Антоновны и Анны Андреевны, — балагурил дядя Шустов, раскладывая куски на подставленные тарелки детей.
— «Ешьте сразу!» — приказал Шпондя, — продолжал дядя. — Что тут было!.. Мои проголодавшиеся крокодилы набросились и хотели проглотить все одним махом.
Не успели опомниться, как они уже запихали себе в рот огромные куски, один — подавился, другой — захрипел. Но… обошлось.
«Запомните, — говорил Шпондя, — коли нельзя одолеть сразу большого куска, дели его на меньшие и еще меньшие, а коли надо, то и на еще меньшие». Хорошо! Разрезали, положили в рот, жуют, — описывал дядя Шустов то, что сам проделывал.
— Мать! Жестковато и суховато! — неожиданно обратился он с страдающим лицом к жене, совсем в другом, так сказать, в домашнем тоне.
— «Если кусок сух, — учили дети словами Шпонди, — оживляй его красивым вымыслом воображения».
— Вот тебе, папик, соус из магического «если бы», — острил Евгений Онегин, накладывая отцу подливки с зеленью. — Это тебе от поэта: «предлагаемое обстоятельство».
— А это, папик, от режиссера, — острила Татьяна Репина, кладя ему хрена из соусника.
— Вот тебе и от самого актера — поострее, — шутил царь Федор, предлагая посыпать перцем.
— Не хочешь ли горчицы — от художника «левого» направления, чтобы было попикантнее? — предлагала отцу Катя Кабанова.
Дядя Шустов размешал вилкой все наложенное ему, разрезал индейку на мелкие куски и стал купать их в образовавшемся соусе. Он мял, давил, ворочал куски, чтобы они лучше пропитались жидкостью.
— Иван Грозный, повторяй! — учил малыша Евгений Онегин: — «Куски…»