Работа актера над собой в творческом процессе воплощения
Шрифт:
Нельзя же так расточительно пользоваться акцентуацией! Ударение, попавшее не на свое место, искажает смысл, калечит фразу, тогда как оно, напротив, должно помогать творить ее!
Ударение — указательный палец, отмечающий самое главное слово в фразе или в такте! В выделяемом слове скрыта душа, внутренняя сущность, главные моменты подтекста!
Вы не понимаете еще всей важности этого момента речи и потому так мало цените ударение.
Полюбите его, как многие из вас полюбили в свое время паузы и интонацию! Ударение — это третий важный элемент и козырь в нашей речи.
У вас в жизни и на сцене ударения беспорядочно
— «Чело-век», — отчеканила Вельяминова.
— Еще лучше! — дивился Аркадий Николаевич. — Теперь у вас в одном слове оказалось два ударения, а самое слово раскололось пополам. Разве вы не можете сказать «человек» как одно, а не два слова, с ударением на последнем слоге: «человек»?
— «Челооо-век», — старалась наша красавица.
— Это не звуковое ударение, а зуботычина или подзатыльник! — шутил Аркадий Николаевич. — Зачем вы понимаете ударение как тумак? Вы не только бьете слово голосом, звуком, но и припечатываете его подбородком, наклонением головы. Это плохая и, к сожалению, очень распространенная среди актеров привычка. Ткнул вперед головой и носом — как будто и выделил важность слова и мысли! Чего проще!
На самом деле это гораздо сложнее. Ударение — это любовное или злобное, почтительное или презрительное, открытое или хитрое, двусмысленное, саркастическое выделение ударного слога или слова. Это преподнесение его, точно на подносе.
Кроме того, — продолжал Аркадий Николаевич, — зачем, разрезав слово «чело-век» на две части, к первой из них вы относитесь с презрением и почти глотаете ее, а вторую так выталкиваете, что она вылетает и разрывается, как бомба? Пусть это будет одно слово, одно представление, одно понятие! Пусть ряд звуков, букв, слогов соединяется одной общей фонетической линией! Ее можно где-то повысить, понизить, изогнуть!
Возьмите большой кусок проволоки, где-то изогните его, где-то чуть приподнимите кверху, и у вас получится какая-то более или менее красивая, выразительная линия, с какой-то вершиной, которая, точно громоотвод на куполе, принимает удар, а в остальной своей части создает какой-то рисунок. В такой линии есть форма, очертание, цельность, слиянность. Ведь это же лучше, чем та же проволока, разорванная на мелкие огрызки, которые разбросаны и валяются отдельно друг от друга. Попробуйте изгибать звуковую линию слова «человек» на разные лады.
В классе создался общий гул, в котором ничего нельзя было разобрать.
— Вы механически исполняете приказание! — остановил нас Аркадий Николаевич. — Вы сухо, формально произносите какие-то мертвые звуки, внешним образом сцепленные между собой. Вдохните в них жизнь.
— Как же это сделать? — недоумевали мы.
— Прежде всего так, чтобы слово выполняло свое назначение, данное ему природой, чтобы оно передавало мысль, чувство, представление, понятие, образы, видения, а не просто ударяло звуковыми волнами по барабанной перепонке.
Поэтому нарисуйте словом того, о ком вы думаете, о ком говорите, кого вы имеете в виду, и то, что вы видите внутренним зрением. Говорите партнеру, что это красивый или уродливый, большой или маленький, приятный или отвратительный, добрый или злой «человек».
Старайтесь передать с помощью звука, интонации и других выразительных
Вельяминова пробовала сказать, но у нее не выходило.
— Ваша ошибка в том, что вы сначала говорите слово, слушаете его, а потом уже стараетесь понять, о ком идет речь. Вы рисуете без живой натуры. Попробуйте поступать наоборот: сначала вспомнить кого-нибудь из ваших знакомых, поставить его перед собой, как это делает художник с моделью, и после передавайте словами то, что увидите внутри, на экране вашего внутреннего зрения.
Вельяминова чрезвычайно добросовестно пыталась исполнить приказание.
Аркадий Николаевич поощрил ее и сказал:
— Хоть я и не чувствовал, кто этот человек, о ком вы говорите, но пока с меня довольно и того, что вы стараетесь познакомить меня с ним, что вы верно направляете свое внимание, что слово вам понадобилось для действия, для подлинного общения, а не просто для болтания.
Теперь скажите мне: «хороший человек».
— «Хороший… человек», — отчеканила она.
— Опять вы говорите мне о каких-то двух представлениях или лицах: одного из них зовут «хороший», а другого просто «человек».
Между тем оба, вместе взятые, создают не два, а лишь одно существо.
Ведь это же разница: «хороший… человек» или оба слова слиянно «хорошийчеловек». Прислушайтесь: я слепляю прилагательное с существительным в одно неразрывное целое и у меня получается одно понятие, одно представление не о «человеке» вообще, а о «хорошемчеловеке».
Прилагательное характеризует, окрашивает существительное и тем отличает, отделяет этого «человека» от всех других людей.
Но прежде успокойтесь и снимите с этих слов все ударения, а потом уж будем их вновь ставить.
Задача оказалась совсем не такой простой, как это представляется.
— Вот так! — наконец добился от нее Аркадий Николаевич после долгой работы.
— Теперь, — приказывал он дальше, — поставьте только одно ударение на самом последнем слоге: «хорошийчеловек». Только, пожалуйста, не бейте, а любите, смакуйте, бережно подносите выделяемое слово и его ударный слог. Меньше, еще гораздо меньше зуботычины! — умолял Аркадий Николаевич.
Слушайте, вот оба слова со снятыми ударениями: «хороший человек». Слышите вы эту скучную, как прямая палка, линию звука? А вот те же самые слипшиеся воедино слова, но с небольшим, едва заметным звуковым изгибом: «хороший человек», с какой-то едва уловимой, ласковой фонетической завитушкой на последнем слоге «ек».
Есть много всевозможных приемов, которые помогут вам рисовать и простодушного, и решительного, и мягкого, и сурового «хорошегочеловека».
После того как Вельяминова и все ученики попробовали сделать то, о чем говорил Торцов, он остановил их и сказал:
— Напрасно вы так сильно прислушиваетесь к вашим голосам. «Самослушание» родственно самолюбованию, самопоказыванию. Дело не в том, как вы сами говорите, а в том, как другие вас слушают и воспринимают. «Самослушание» — неверная задача для артиста. Гораздо важнее и активнее задача воздействия на другого, передача ему своих видений. Поэтому говорите не уху, а глазу партнера. Это лучший способ уйти и избавиться от «самослушания», которое вредно для творчества, так как вывихивает актера и отклоняет его от действенного пути.