Работа над ошибками
Шрифт:
— Бред какой-то, — пожала плечами информатичка. — Когда, интересно, он со мной беседовать собирается? И вообще мне журнал нужен. Ладно. Попробую найти Николая Ивановича. А вы, девочки, все-таки доску протрите.
Она ушла.
— Мне ее жалко, — сказала Агата и подставила под кран губку.
«Вот так, — подумала я. — Екатерину ей жалко, а меня нет».
— Как ей сейчас от Ники влетит. — Она начала протирать доску.
— Ей влетит! — воскликнула я. — Лучше подумай, как после нам от нее влетит. Ника ведь не скроет, что засек нас с тобой над журналом.
— Ой! —
— Куда уж действительней, — кивнула я. Настроение у меня делалось хуже и хуже. Ну прямо отвратительный сегодня день! Все наперекосяк.
— Давай доску как следует вытрем, — вновь смочила губку под краном Агата.
— Да хоть все стены теперь протри, — горестно усмехнулась я и пошла поливать цветы, в изобилии стоявшие на подоконниках. И дежурить мы вызвались совершенно зря. Я вот сейчас с цветами вожусь, а освободившаяся Митичкина, может, как раз в это время с Артуром треплется.
Мне сделалось совсем скверно. И тут как раз возвратилась Екатерина Максимовна. Лицо у нее было мрачнее тучи.
— Почти все цветы уже полила! — я рассчитывала хоть этим ее обрадовать.
Но она, пропустив мои слова мимо ушей, хмуро проговорила:
— Девочки, почему вы мне не признались, что Николай Иванович журнал по вашей милости унес?
Агата вытаращилась на нее и молчит. А я, прикинувшись дурочкой, ответила таким удивленным голосом:
— А мы и не знали, что из-за нас.
— Адаскина, не прикидывайся, пожалуйста! — повысила голос информатичка.
Но мне давно по личному опыту известно: если уж решила прикинуться дурочкой, надо идти до конца. Вот я и продолжила в прежнем тоне:
— Но Николай Иванович правда не говорил нам, что унес журнал из-за нас.
— А то вы сами не поняли, — смерила нас укоряющим взглядом информатичка.
Но я давно на такие взгляды не обращаю внимания. За восемь лет в школе иммунитет выработался.
— Конечно, не поняли. И вообще, Екатерина Максимовна, что вы имеете в виду?
Она даже несколько растерялась. И немного мягче, чем прежде, произнесла:
— Но вы ведь листали журнал.
— А разве собственные оценки по физике посмотреть — это преступление? — и я посмотрела ей прямо в глаза.
— Ну, не то чтобы преступление, — совсем смутилась она. — Просто лучше это делать в присутствии учителя. Дождались бы меня. Попросили. Я бы с удовольствием вам показала.
— Ой, извините, мы как-то не догадались, — скромно потупила глаза я. — В другой раз обязательно к вам обратимся.
По виду Екатерины Максимовны я немедленно убедилась, что дипломатические отношения восстановлены. Она даже, протянув нам журнал, сказала:
— Если хотите, можете прямо сейчас посмотреть.
Ирония судьбы! Зачем нам сейчас журнал, в котором пока ничего интересного нет!
— Спасибо большое, — поблагодарила я. — Но Николай Иванович нам сказал, что отметки еще не проставлены.
Раздался звонок. Дверь распахнулась. В кабинет, толкаясь, ворвались наши ребята. А когда толпа рассосалась, вошел небрежной походкой Артур. Без Митичкиной. Хотя на все сто процентов утверждать не могу. Потому что через секунду после Артура в дверь,
Оставшуюся часть дня я, насколько было возможно, продолжала исподволь наблюдать за Артуром. На переменах он держался ото всех отдельно. То есть, когда к нему подходили, он разговаривал, но сам ни к кому не лез. Даже в столовую на второй большой перемене отправился один. И уселся за самый дальний столик, где, кроме него, никого не было. Причем не ограничился, как мы, булочками и соком, а плотно пообедал. Даже удивительно. Из нашего класса один только Серега Винокуров берет в столовой полный обед. Но на то он и Винокур. Он вообще ни о чем, кроме своих баскетбольных достижений, думать не может. Вот и съедает сперва обед в школе, а после — еще один дома. Видите ли, ему нужно поддерживать физическую форму. Наверное, он по-своему прав. Потому что, если мозгов бог не дал, только и остается заботиться о физической форме. И вообще, он какой-то не человек, а баскетбольный мячик. Хотя нет. На мяч наш амбал Винокур не похож. Скорее — на огромный столб со щитком и баскетбольной корзиной. Словом, с Серегой все ясно. Но вот Артур! Он такой худой. Не похоже, чтобы он много ел.
Наверное, я слишком задумалась, потому что за нашим столиком раздался громкий хохот. А Сидоров крикнул:
— Ты чего, Адаскина, таращишься? Влюбилась, что ли?
Я покраснела.
— Ну, конечно, — продолжал Сидоров. — Раз на меня смотришь, значит, влюбилась.
Я с облегчением перевела дух. Хорошо еще, он не понял, на кого я в действительности смотрела.
— Ну да, Тимурчик, ты ведь у нас такой красавчик, — я принялась ему подыгрывать.
— Этот? Красавчик? — заржал Будка, и изо рта у него во все стороны брызнули крошки. — Тимка у нас не красавчик, а Франкенштейн.
Я обалдела. Метко сказано. На Будку даже не похоже. Клим вдруг засмеялся и говорит:
— Заткнись, Митька, и не лезь своими грязными лапами в их чистые отношения.
Сидоров, как дурак, тоже захихикал:
— Нет, Круглый, ты не прав. У меня как раз в отношении Адаскиной намерения очень грязные и меркантильные. Слушай, Зойка, если ты все равно пялишься на меня, вздыхаешь и не ешь, давай-ка я за тебя сожру твою булочку.
Я поморщилась:
— Ешь, пожалуйста.
Представляю, что этот хам наговорил бы, если бы догадался, о ком я думаю. Пусть лучше заткнется моей булочкой и немного помолчит. Все равно мне есть совершенно не хочется.
Артур доел свой обед и удалился. Я была вынуждена сидеть и слушать глупые шуточки Сидорова и Будки. А их, когда они поедят, прямо распирает. Примитивные существа! Ну прямо как автомобиль. Залил бензин, и вперед.
Дожив с грехом пополам до последнего урока, я предложила Агате:
— Слушай, а может, давай с тобой после занятий прогуляемся до Лукова переулка? Посмотрим на дом, где он живет.
— Зойка, ты действительно, что ли, влюбилась? — немигающим взглядом посмотрела она на меня. — Надо же, забыть, что у нас сегодня репетиция в Театральной студии!