Работа с риском (сборник)
Шрифт:
Так, а не погорячился ли я?
Плевать на честь мундира, он не мой, но у меня же своя честь есть. Собственная. Как говорится, береги честь смолоду, коли рожа крива. Что они сейчас лично обо мне подумают. Сам подонок, а еще лекции читает. А я не люблю, когда обо мне плохо думают. И никто не любит.
Концепция меняется.
– Хм, короче, напарник мой, Добролюбов, приятелям и предложил… Идите, типа, в отказ – знать ничего не знаете, зашли случайно, книгу забрать… Вещичек у вас чужих нет, а денежки не пахнут… Ничего вам не будет. Расчет прост: ни один судья в эту байду не поверит и влепит не самоуправство, а реальный грабеж. А это для нас уважуха, премии всякие,
43
Собачник (блатн.) – помещение в тюрьме, где арестованных содержат до помещения в камеру. Как правило, малокомфортное.
Я снова отхлебнул из стаканчика. В горле пересохло. Разволновался.
– Они же нормальными оттуда не вернутся. Кому потом нужны будут с кашлем кровавым и справкой об освобождении? А так условно получат, одумаются… В общем, чуть не подрались. Я пацанам мозги вправил. Не слушайте сказок и в отказ не идите, рассказывайте все, как было, получите условно или вообще штраф. А они… Не поверили, думали, расколоть их хочу таким макаром. А Добролюбов, типа, хороший, помочь нам хочет. Вежливый, обходительный. Ну и получили… Один пять, другой четыре… До сих пор сидят. Представляете? Четыре самых лучших года выкинуты из жизни. А какими вернутся? Кому нужны будут со справкой об освобождении? Это до гробовой доски клеймо, чтоб там ни говорили… Короче, чего хочу сказать… Людьми оставайтесь. Кем бы ни работали. А Добролюбов на повышение пошел… В Главк… Сволочь.
Зал молчал. Но уже как-то по-другому, хотя у молчания не бывает оттенков. Но я почувствовал оттенок. Сергей Геннадьевич, подперев ладонью подбородок, внимательно смотрел на меня.
Я не знал, что рассказать еще. Байки из зоновской жизни? Не по теме. Я же вроде сейчас в другом окопе. Выручил конферансье. Поднялся и повернулся к залу.
– Может, у вас есть к Павлу Андреевичу вопросы?
«Пал Андреевич, вы шпион?» – «Видите ли, дети…»
Раз дело перешло к вопросам, значит, лекцию дальше слушать не хотят. Оно и к лучшему.
Девочка, сидевшая рядом с деканом, робко подняла руку.
– Павел Андреевич… Вы упомянули, что проверяете людей на причастность. А как это происходит? Допустим, я ничего не совершала, иду по улице, а ко мне подходят милиционеры и начинают проверять…
Чувствуется Ксюхино влияние.
– Дык, как проверяют?.. За шиворот и в отдел. Там в каземат для начала, чтоб из равновесия вывести. А потом… Всякие методы есть.
Вот как раз о методах я знаю неплохо. Каждый, с кем я сидел, первым делом делился об ужасах на допросах. Уж не знаю, врали или нет, но рассказывали живописно. Инквизиция со своими испанскими сапожками отдыхает.
– Например?.. – не унималась студентка.
– Ну, самый простой способ – толстой книгой по затылку. Почему у ментов… у оперов то есть… уголовный кодекс на столах лежит? Он тяжелый, в гламурном переплете. И следов не оставляет.
– А как же вы?
А, действительно, как же я?
– Ну там отпечатки пальцев, окурки, свидетели… Всегда можно что-нибудь найти.
– А если не получится?
Что она прицепилась, как присоска? Я и так еле стою. Лучше бы еще водички принесла – видит же, у лектора трубы горят. Или пивка.
– Значит, ничего не раскрою и сам получу по башке от начальства кодексом. Если бы всё раскрывалось, не было бы и преступлений. Верно? Диалектика.
Народ зашушукался. Они что, сомневаются в моей искренности? Напрасно. Еще ни одного человека в жизни не пытал запрещенными методами. И вообще никого не пытал, кроме Ксюхиного соседа. Но там выхода другого не было. А ведь у ментов тоже иногда выхода нет…
Следующая рука. Юноша-очкарик. Кажется, я вызвал неподдельный интерес. Не пойти ли на преподавательскую работу?
– Слушаю вас, молодой человек…
– Павел Андреевич, а что вы раскрываете в настоящее время?
Я бы с удовольствием раскрыл еще одну бутылку пива.
Слышал бы сейчас меня Гера. Или Керим с Жанной. Прослезились бы от гордости, что имеют таких знакомых.
– Ну, тут на днях катушечника поймал. Знаете, которые у лифтов катушки тырят и в металлолом сдают. А сейчас… Урода одного ловлю. Он женщин по лицу кастетом лупит и грабит. Убытков на копейку, а лицо на всю жизнь испорчено. Слышали, наверное, по телику было, в газетах… Но ничего, я его прихвачу за… Наметки уже есть. Никуда не денется, су… сухим из воды не выйдет, в смысле.
Я импульсивно саданул кулаком по тумбе. Звук усилился, некоторые зрители закрыли уши.
– А еще я внедрен в банду. Поэтому, если встретите меня на улице, сделайте вид, что не узнали.
Это я для подстраховки. Вдруг действительно встретят и поднимут крик на всю улицу. Питер – не Шанхай.
Опять рука из зала. Не представляете, какая внутренняя гордость распирает. Думал, и трех минут не продержусь. Даже интересно становится в ментовском обличии.
– Говорят, милиция не любит адвокатов. А как вы к ним относитесь?
– Не поверите, но я их люблю!
– Скажите, а вам приходилось стрелять?
«Только сигареты».
– Конечно! Помню, брал одного. Заперся в трактире вместе с клиентами и выкуп требовал. А я за стойку прокрался, выскочил, пушку в лоб… и с одного выстрела! Только копыта к небу!
Выступление, разумеется, сопровождалось активными действиями. Я выхватил воображаемый пистолет, вскинул руку и… сбил стоящий на тумбе стаканчик. Нагнулся, чтобы его поднять, и тут…
Бутылка «Kozla» предательски выскользнула из моего кармана, с грохотом упала и, разбрызгивая остатки пива, покатилась прямо к ногам застывшего с разинутым ртом Сергея Геннадьевича…
Всё, лекция закончена. Спасибо за внимание!
Денег мне, похоже, не дадут.
«Kozel», он и есть козел…
Вечером я забрал у Геры телефон. До этого отсыпался дома, спрятав голову под подушку от стыда.
– А куда ты девался утром? – поинтересовался Герман.
– Сказал же, лекцию читал. На юридическом факультете.
– Правильно. Меньше треплешься, крепче спишь… Мне Тихоня сегодня звонил. Велел насчет бабок напомнить. Бабки-то есть?
– Найду.
С улицы я позвонил Веселовой.