Работа с риском (сборник)
Шрифт:
Дисплей погас, и я вновь нажал кнопочку. Даже при таком освещении было видно, что Веселова явно не в себе.
Я не ошибся. Она плакала.
– Ксюх… У тебя все в порядке?
Не ответив, она забрала книгу и шагнула к двери, на ходу доставая из кармана сарафана ключи. Наверное, не хотела, чтобы я видел ее заплаканное лицо.
Открыла дверь, нащупала рукой выключатель. Но меня не пригласила. Обтерла лицо висящей на вешалке кофточкой. Точно, глаза красные. Положила книгу, села на стульчик и принялась расстегивать босоножки.
Я не знал,
– Ксюх, ты это чего?.. Из-за меня? Ты понимаешь, тут такое дело, – я решил, что пора ей раскрыть свою истинную сущность, – я тебе тогда не успел сказать, ты ушла… В общем…
– Мне сейчас некогда, – холодно ответила она, – ступай домой. Я ухожу.
– Куда? – скорее, по инерции, нежели из любопытства спросил я.
– Тебе это так интересно?
– Просто ночь на дворе, да и погода так себе… не очень хорошая. Может, тебя проводить?
Она опять не ответила. Быстро сходила в ванную и вернулась с мокрой тряпкой. Неужели по морде даст? Это перебор. Я не заслужил.
Не дала. Присела на корточки и принялась протирать пол.
Ни хрена не понимаю. То уходить собралась, то пол моет. Просто спасать человека надо.
Я опустил глаза на тряпку. Ё-моё! Я, конечно, пока не такой крупный спец в криминалистике, как Булгаков, но что это за пятнышки на полу, врубился сразу.
Это была кровь. Много крови. Даже удивительно, что я не заметил сразу.
Соседа пришила?! Мама мия! Достал, наверное, вот и пырнула ножом.
Но из комнаты Костика донеслось лошадиное ржание. Фу, слава Богу, жив, хоть и обдолбался.
– Ксюх, что случилось? Это твоя кровь?
Она выпрямилась, бросила тряпку. Руки тряслись, словно у алкаша. И вряд ли от холода, дождь был теплым.
– Не моя… Катина… Она хотела успеть домой до дождя, сказала, что провожать не надо. Вернулась минут через пять… Приползла…
Ксюха заплакала.
– Катька, бедная Катька…
– Что с ней?!
– У нее… у нее, – Ксюха, заикаясь, пыталась подобрать слова, – у нее не было лица!
Сказано было не в смысле «На ней лица не было».
– Как?.. Как это не было? Что ты говоришь?
– Она прошла всего метров десять… А он из-за тополя выскочил, сволочь. Там тополь у нас… Дальше темнота. Она вернулась кое-как, позвонила в дверь… Боже, если б ты видел… Это ж теперь на всю жизнь… Катенька… И взял-то всего ничего. Мобильник и косметичку со ста рублями… Ну что ж у нас за жизнь такая сволочная?
Я не задавал глупых вопросов. Все понятно. Тот самый Мюнгхаузен. Который вырубает женщин, чтобы не смогли его опознать. Катька попала под раздачу.
– За что ж ей все сразу? – продолжала плакать Ксюха. – Почему такая несправедливость?
– Что-то еще?
– От нее Игорь ушел. Совсем… К свидетельнице какой-то. Она так переживала. И ко мне-то пришла, чтобы…
Ксюха не досказала,
– Ну, это ерунда… Подумаешь, поц прокурорский. Ма-ло ли…
– Ерунда?! Для тебя, может, и ерунда… Для вас всё ерунда…
Она ушла в комнату и через пару минут вернулась в свитере и джинсах. Надела плащ.
– Я к ней, в больницу. Ее увезли на «скорой», меня не взяли. Хотела поймать машину, но не было денег. Пришлось вернуться.
– Слушай… Давай, я с тобой.
– Паша, – она посмотрела на меня с откровенным раздражением, – ступай, пожалуйста, домой.
Она обулась, взяла зонтик и открыла дверь. Мне ничего не оставалось, как выйти следом. За стеной соседней комнаты снова раздалось ржание.
Дождь не сбавлял оборотов. Какая затяжная гроза, словно в тропиках. Не прилетел бы смерч и не унес в Изумрудный город…
Ксюха раскрыла зонтик и быстро зашагала по дорожке к проспекту.
Я своим ромашковым зонтом пользоваться постеснялся. Ничего, не растаю…
– Ксюх, погоди… Какой у нее телефон был? Тот – черный, с дракончиком?
– Да, «Нокия». Зачем тебе?
– Попробую найти… Не телефон… Этого.
Веселова вдруг резко остановилась и посмотрела мне в глаза. А потом то ли с досадой, то ли с ухмылкой произнесла:
– Я тебя умоляю… Кого ты найдешь, Паша?.. Ах, да, я совсем забыла, ты ж у нас милиционер… Старший лейтенант, геройский юноша. В банду внедрен… Что ж я, совсем дурочка? Паш, да у тебя ж все на лице написано. И на футболке. Неужели я сразу не поняла, что к милиции ты имеешь такое же отношение, как я к артиллерии? Да я на следующий день после нашей первой встречи к Булгакову зашла… Он мне карточку твою показал… Пират… Так что никого, Паша, ты не найдешь… Потому что сам оттуда.
Вот это, блин, поворот! Выходит, я, как последний черт, кривлялся перед ее соседом, перед ее знакомыми, перед ее студентишками. Перед ней самой, наконец! Шрамы ей показывал, про жизнь ментовскую заливал, про машину. А она знала и молчала!
Ну, Ксюха, ну спасибо! И зачем же ты это делала, одноклассница? Для чего весь этот цирк со звездой? Глумилась над оступившимся в жизни человеком?
Ладно, я накосячил, но она вдвойне не права. И Булгаков, гад, не мог сказать, что приходила. И вообще, какое он имел право показывать карточку постороннему человеку? Вдруг это желтая пресса? Потом на улицу не выйти. Завтра же подам на него в суд!
Не знаю, чем и парировать. То ли оправдываться, то ли извиняться, то ли дальше лажу гнать.
Нет, оправдываться не буду. Не та ситуация.
– Не понял… Если знала, на фига дурку валяла?
Она опустила зонтик и чуть не плача ответила:
– Что же вам, дурачкам, всё объяснять-то надо?
Потом совсем невесело усмехнулась:
– Пока, Паша… Желаю успехов в учебе и поведении.
И быстро, почти бегом пошла к проспекту.
А я остался мокнуть. Не побежал, чтобы требовать объяснений. Она ошибается: мне ничего не надо объяснять… Не дурнее некоторых.