Работорговцы
Шрифт:
Когда к первому столу подвели дряхлого барда с трухлявыми гуслями, светлейший даванул косяка на Щавеля и обратился к Бояну:
— Поведай нам, достойный, о хане Беркеме и его басурманском княжестве.
— Хан Беркем огромный как гора, — старец тронул шёлковые струны, гусли отозвались мягким негромким звоном. — Голова его как пивной котёл. Бежит, земля дрожит, упадёт, три дня лежит. Когда говорит, изо рта дым валит, а храпит, аж гром гремит.
«Как с таким справиться? — закручинился Щавель, слушая старый боян. — Действительна ведь народная молва! Народ, он врать не будет. Надо самому
Медовуха незаметно оплела его мозг ядовитой лозой, источающей в кровь сладкий дурман затмения разума. Старец вещал о непобедимом царстве тьмы, огня и железа, утопающем в зловонном тумане, который можно почуять издалека. Захотелось накатить ещё. Щавель совершил неожиданный для самого себя поступок — воздел длань и громко щёлкнул пальцами.
— И то верно! — одобрил воевода.
Виночерпий засуетился, сохраняя видимость напыщенности. Князя окружила заботой самолично супруга.
— Отведай, милый, — проворковала Улита, — елду на меду.
Княгиня налила в княжеский кубок духмяной медовухи, вывалила в глубокую миску притаившуюся на дне кувшина елду, любовно глянула на князя. Светлейший расправил плечи, поднял кубок:
— За нас с вами! — зычно отвесил он.
— За нас с вами! За нас с вами! — подхватили за общим столом и понеслось по залу до самого дальнего конца, привычно меняясь в дороге: — И чёрт с ними! И чёрт с ними!
Радушные новгородцы и гости выпили.
Князь навернул смачной елды. Ему сразу захорошело.
— Пей, Лузга, — приказал он. — Последний день в Великом Новгороде. Послезавтра в Орду идёшь. Напейся вдрызг!
— А то, светлейший князь! Мы по обычаю жрём: как мёд, так ложкой, как добро, так половником. Дозволь отпить из твоего кубка?
— Вот уж хрен тебе, — рассмеялся князь. — Из крухана помойного тяпнешь.
— Я тяпну, — согласился Лузга, — что я, не русский человек? Всю жизнь так пьём, привыкли.
Он подставил свою запомоенную кружку виночерпию, который с видом величайшего недовольства наполнил её медовухой.
«Третий тост — не чокаясь», — машинально подумал Щавель, но прикинул, что гости активно пили между тостами, и не стал заморачиваться.
Третью, впрочем, опрокинули молча и, не сговариваясь, все разом. Медовуха шла гладко, била сильно.
— Устроим состязание бардов, — заявил светлейший.
— Рано ты сегодня, — заметила Улита, но князь не слушал:
— Желаю, чтобы все!..
— Ты пей, да Бога разумей! — напомнил Лузга.
— Какого из…? — усмехнулся Щавель.
— Какая те разница, поганый язычник? Тебе что солнце, что колесо, лишь бы круглое.
Княжеская воля явила себя пред честным народом в лице статного дружинника посредь зала.
— Несрравнееенная Агузар! — зычно протянул он.
На его место выскочила гибкая смуглянка с узкими хитрыми глазищами. Повела гузкой, топнула ножкой, зазвенели монисты. Ей подали гитару.
— Солнце светит ярко над моею головой. У моего мужчины встал передо мной. Откройте двери, эльфы, подползите ко мне. Вы всё равно, как черви,Зал притих. Мужчины оторопело слушали.
«Экое чудо! — оценил Щавель. — Ни фига не понять, а все замерли будто примороженные. Светлейший, как всегда, умеет удивить, знатно подготовился. Теперь его победить будет трудно. С бабой кому тягаться…»
— Пляшет и поёт. Во даёт, колба малафейная! — восхитился Лузга.
Танцовщице похлопали. Выпили. Настал черёд гостей. Минуту выжидали, кто первый ответит на вызов князя. Своих бардов привели немногие. Над общим столом выросла пшеничная копна. Двухметровый швед протянул руку к холопскому столу, указал на кого-то, звонко щёлкнул пальцами.
— Ларс!
Вызванный бард оказался упитанным мужичком в зелёной шляпе с пером. Он сноровисто повесил на грудь лютню, забренчал воровато и предательски:
Вот ныне взбирается Вещий Олег На дикий Кавказ, где укрылся абрек. Но грозного града руины страшны, Не ждут там Олега, мы там не нужны.Ударил, что было дури, по струнам и заблажил истошно:
Тили-тили, трали-вали, Мы кровищу проливали! Тарам-пам-пам…Ларса проводили аплодисментами, но было заметно, что несравненная Агузар осталась несравненной. Припомнив её песнопения, эльфийский купец подал знак своему барду. Из-за холопского стола поднялся тощий весёлый эльф с греческой кифарой. Его заскорузлые уши украшал длинный венчик светлых волос.
Дружинник, объявляющий претендентов, пошептался с ним, вышел на середину зала.
— Движущийся навстречу судьбе менестрель Йа… Иэ… э… Эльтерриэль, чья музыка подобна отзвукам серебряного ветра! — с трудом закончил детина.
— Надо выпить! — сказал князь.
Эльф тронул струны:
Бывает так, бывает, Никто ты и ничто. О чём напоминает Тебе последний чёрт. А ты и не скучаешь И вдаль себе идёшь, Не ведая дороги, Не слушая нудёж…Затяжная баллада эльфа позволила слушателям не торопясь опустошить пару кубков, когда, наконец, переливчатая мелодия стала подводить к завершению:
Когда сойдутся звёзды, Мы встанем в тот же час. Молитвою все встретят Пиндец, постигший нас!