Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа
Шрифт:
В эту зиму ночи нам кажутся длиннее, чем обычно. А когда мы приходим утром на работу и застаем огромные сугробы снега, наметенные метелью перед входом в Дом, солдаты изумляются:
– У-у-ух ты! Ветер не сидел без дела в эту ночь!
А ночь была долгой.
Вверху, на 31-й отметке, этаж пуст, ветер задувает снег в окна, заставленные деревянными щитами, и, подвешенная на длинном проводе к потолку, светит подслеповатая лампочка. На жестоком холоде, который царит вокруг, приказываю взводу «быструю перекличку по родам войск», и солдаты начинают называть свои имена приглушенными голосами.
Они недавно мобилизованы и еще не привыкли к распорядку и жизни на стройке. Руки у них замерзли. Я им показываю, как надо отогревать руки, и приказываю исполнить
Распределяю людей по этажам в бригады, где они работают под наблюдением гражданских мастеров и инженеров. Часы работы гражданских отличаются от наших – они заканчивают работу гораздо раньше нас или уходят, когда захотят. Для многих из них работа здесь выгодна и приносит им хорошие деньги. В то время как моя зарплата лейтенанта равняется двум тысячам четыремстам леям (если смогу избежать штрафов или мне не урежут заработок за невыполнение плана), зарплата мастера – восемь тысяч лей. Есть гражданские – слесаря, сварщики или бетонщики, которые ежемесячно зарабатывают по пятнадцать или восемнадцать тысяч лей, и, прежде всего, потому, что у них оплата сдельная. Это сумма фантастическая, если учесть, что «Трабант» стоит двадцать тысяч лей, «Дачия» – семьдесят пять тысяч, а зарплата учителя с трудовым стажем едва достигает трех тысяч. Для них жизнь здесь – настоящий рай. Никто из гражданских не сказал бы никогда, что на «Уранусе» жизнь тяжелая. Лишь немногие солдаты-призывники могут сравниться по зарплате с гражданскими. В подавляющем большинстве солдаты получают нормальные деньги – две-три тысячи лей. У них бывают и надбавки за трудовой стаж. У многих эти надбавки колеблются от шести до пятнадцати процентов от зарплаты. Но адская работа одна и та же – как для офицеров, так и для солдат; и одинаково умирают или остаются калеками на всю жизнь (в результате несчастных случаев) и те, и другие.
Инженеры и мастера, не занимающие ответственных должностей (то есть «маленькие по званию»), в основном порядочны. Но очень скверно ведут себя главные инженеры и архитекторы. Это своего рода сатрапы, которые говорят хамским тоном, пускают в ход ругательства, угрозы и оскорбления. Возможно, это такой метод работы, потому что на всех уровнях труда на объекте или в партийной организации все поступают одинаково.
Площадная брань, угрозы и рукоприкладство в порядке вещей и среди гражданских. Возможно, они научились этому у наших полковников и генералов, чьи фразы вспыхивают, как трассирующие пули ночью, которые оставляют после себя полосы дыма и умирают, захлебываясь в этом дыму и не означая больше ровным счетом ничего. Только они могут ни с того ни с сего грохнуть кулаком по столу или выкрикивать перед строем слова и приказы, которые сверкают, как яркие вспышки, отлетают от стен рикошетом, как пули, и поражают без разбора. Я никогда не смогу понять, почему для укрепления и роста авторитета одних надо обрушивать так много унижений на других.
В Доме существует несколько смешанных бригад, где военные и гражданские работают на совместных точках, но проводится строгий учет того, что сделано каждым. Мои люди состоят во 2-й бригаде (у инженера Михая), в 9-й и 5-й бригадах, а также в бригаде Национального театра.
Иногда военные из других взводов или даже других частей работают на одних и тех же рабочих местах. Например, на точках 2-й бригады люди моего взвода работают вместе с людьми взвода лейтенанта Ленца Василе из 3-й роты и с людьми 1-го взвода из 18-й роты. На точках 9-й бригады мои вкалывают бок о бок с людьми старшего лейтенанта авиации Флорина Панэ, типа веселого и флегматичного, с которым я познакомился в первый день по прибытии на «Уранус». Мы встречаемся все трое наверху, на этаже, где работают наши солдаты. Ленц спрашивает Флорина, как он попал на ПДР. Летчик на секунду задумывается, затягивается сигаретой и говорит:
– Ну… стартовал я на самолете в Медиаше
– Как аист на дереве, – говорю я.
– Да-да! Точно! – подтверждает старший лейтенант. – Но вас, товарищ лейтенант, – говорит он с притворной наставительностью Ленцу, имитируя тон педантичного командира и демагога, – должна интересовать не моя персона, а деятельность солдат, их труд, вы должны знать о…
Здесь он вновь запинается и подыскивает слова.
– О штукатурке и сварке, – прихожу я ему на помощь.
– Да, – говорит Флорин, который подхватывает мою идею. – Да! Вот товарищ П'oра прав. Мы должны знать… сварку, архитектуру…
Потом поворачивается ко мне:
– Товарищ П'oра, как называется этот архитектурный стиль, над которым мы работаем?
– Декадентский, – говорю я сухо.
Панэ щурит глаза и с сигаретой, зажатой в уголке рта, обращается к Ленцу:
– Ах, товарищ П'oра немного сердит, но офицер он способный. Я предвижу, что у него большое будущее. Он дослужится до полковника. Так предсказывают звезды.
– Не может быть, – говорю, – могу ли я избежать этой судьбы?
Ленц говорит:
– Нет! Если предсказывают звезды.
– Тогда я пропал…
Пополудни нас созывают сквозь вьюгу на собрание, которое, как обычно, проходит в столовой, где для нас прорабатывают последние приказы и распоряжения начальника ДИСРВ. За столом президиума я вижу пять полковников, прибывших «сверху», людей еще молодых, с безупречной выправкой, одетых с иголочки и свежевыбритых. До сих пор я еще их не видел. Двое из них смотрят на нас безразлично, поверх очков, зато мы смотрим на них с интересом и без очков, потому что мы никогда еще не видели столько полковников, которые бы приходили и разъясняли нам приказы и распоряжения. Я спрашиваю себя, сколько же полковников в дирекции, если проработкой приказов и распоряжений занимаются пять из них. Или, может быть, на это следует взглянуть под другим углом зрения. Возможно, мне надо бы себя спросить, как много приказов и распоряжений приходит сверху, если их проработкой должны заниматься пять полковников.
Нас информируют, что в трудовых подразделениях ДРНХ (которая включает и подразделения на «Уранусе») «в последнее время» имели место свыше ста пятидесяти серьезных несчастных случаев на производстве, из которых тридцать со смертельным исходом. Погибли двадцать пять военных срочной службы и призывников, два младших офицера, два лейтенанта и один старший лейтенант. Два капитана получили очень серьезные травмы как раз на «Уранусе». В результате проведенных расследований были отданы под военный трибунал более дюжины военных кадров, которые были приговорены к заключению или уволены из рядов армии. Вследствие этого товарищ министр неудовлетворен деятельностью командиров взводов. Возможно, что он очень удовлетворен, как я думаю, деятельностью наших генералов и полковников.
На секунду мне приходит в голову мысль, что, если сказанное полковником – правда, то потери нашей армии в 1987– 88 годах больше, чем у Израиля во время арабо-израильской войны 1967 года. Это зависит от того, что подразумевает полковник под выражением «в последнее время». Если месяц или два, то мы имеем только за один прошедший год шестьдесят умерших офицеров и младших офицеров. То есть больше офицеров и младших офицеров, чем потерял Израиль в 1967 году. Мы умираем в бестолковой ничьей войне, на фронте, на который нас послали воевать без оружия.
– Теперь переходим, – продолжает один из сидящих в президиуме полковников, – к применению на практике Распоряжения № 9267 от сентября 1987 года начальника ДИСРВ, распоряжения, согласно которому офицер, командир взвода, не получает зарплату до тех пор, пока товарищи из штаба части полностью не проверят его деятельность. За какое-либо отклонение при выполнении обязанностей на рабочем месте мы предложили Верховному главнокомандующему невыплату зарплаты офицеру или младшему офицеру – командиру взвода, и товарищ Верховный главнокомандующий одобрил это предложение.