Рабы
Шрифт:
Он считал разговор оконченным, но потом подошел к старому пастуху ближе и тихо ему сказал:
— Ты этих речей перед моим отцом не произноси! — Он развел руками: — Отец отрекся от земных забот, приблизился к богу. Его молитва — это благо. Наши деды говаривали: «Не проси золота, проси молитвы». Разве молитва не золото? Он, не дай бог, может обидеться на тебя, тогда все для тебя пропало.
— Нет, сын мой! — ответил Турды-ага. — Я тебя считаю своим сыном. Ведь ты родился и вырос при мне. Я тебе высказал все, что у меня наболело. А отцу твоему какое до меня дело? Я его хорошо знаю. Я боюсь не его молитвы, а его обиды.
Певец, получивший барана за песню, привел с собой двух чьих-то осиротевших двенадцатилетних мальчиков. Они присоединились к работникам халифы.
Дело у халифы пошло на лад: шесть жен-разводок, четыре брачных жены, дочери, невестки — все они опять занялись тканьем ковров под началом старой Кумри, давно получившей от халифы развод, но оставшейся в доме за старшую жену.
Дед Камбар с двенадцатилетним помощником качали воду из колодца, поили скот, заготовляли корм, чистили стойла.
Турды-ага с пятнадцатилетним помощником собирали в степи хворост и дрова и свозили на верблюдах ко двору.
Двое сыновей Турды-аги пасли стада в пустыне.
Всеми ими распоряжался Кушат.
Только Клыч-халифа не менял своего положения.
Целые дни по-прежнему сидел он на своем молитвенном коврике, перебирая четки, просил у бога удач для людей и здоровья для овец, долгой жизни для сыновей, скромности и послушания для слуг, безопасных путей для странствующих с пленниками своих родственников, а рабам и рабыням — щедрых покупателей.
7
В караван-сарае Паи Астана в Бухаре настали горячие дни.
Дворники выметали и чистили кельи, навесы, подвалы. Поливали дворы, вывозили навоз и мусор, выносили и вывозили вон ненужный хлам, за долгое время накопившийся во всех углах.
Некоторые из келий для купцов убрали с особой заботой, застелили дорогими паласами и коврами.
Деревянные колья в подвалах, к которым привязывали ослов и лошадей, выдернули. Вместо них вбили в землю железные кольца.
В одном из подвалов сделали так, как сделано было в темницах бухарских эмиров, — концы толстого длинного столба пропустили под каменные стены подвала и обили гвоздями с большими шляпками. В темницах к таким столбам привязывали узников. Здесь это готовили для рабов.
Комнату для омовений тоже заботливо подмели и расставили там медные кувшины разных размеров.
На кухне над очагами вмазали большие котлы для пищи и котлы для кипячения воды.
Словом, весь вместительный караван-сарай сверху донизу преобразился, словно готовясь к приему очень важных людей или к празднику.
Всадник на вспотевшем коне подскакал к воротам двора. Соскочив с седла, он отдал повод служке и приказал остудить коня. Сам же, словно выполняя какое-то очень важное поручение, пощелкивая плетью, торопливо вошел во двор и поклонился хозяину, сидевшему в средней келье.
Оттуда спросили:
— Разве уже подъезжают?
— Часа через два будут здесь.
— А где ты их видел?
— В Пайкенде. Передал им от вас поклон и сказал: «Меня послали в ваше распоряжение». Караван-баши [31] ответил: «Рад! Рад! Арендатор караван-сарая Акрам-бай мне старый близкий друг. Если б он и не готовился принять нас, мы бы все равно нигде, кроме
31
Караван-баши — караванщик, начальник каравана; здесь, как отмечает сам С. Айни в пояснении к таджикскому тексту, придворный титул в Хивинском ханстве.
— А потом?
— С их караваном я доехал до Чарбакра. Там они остановились почиститься и помыться с дороги. А меня хозяин каравана послал к вам сказать: «Подготовьте постоялый двор, а со двора удалите посторонних людей».
— Товара-то у них много?
— Очень много. Верблюдов пятьдесят с яблоками. Несколько верблюдов с чугунными котлами, с чугунными кувшинами и со всяким железным товаром. На нескольких верблюдах — кованые сундуки. Всего верблюдов до двухсот, и все — под товаром.
— Этот товар они у нас сгружать не будут. Это выгружают в Ургенчском караван-сарае. [32] Ты говори мне о товаре для нашего двора.
— Я видел человек двадцать пять рабов и рабынь. Большей частью — красивые женщины и девушки. Есть стройные юноши и дети с красивыми лицами. Если их хорошенько вымыть да приодеть, на базаре их засыплют золотом.
Акрам-бай, арендатор караван-сарая, выслушав все эти утешительные вести, громко рассмеялся. Он повернулся к юноше, который сидел напротив него в тенистой келье, и опять рассмеялся.
32
Ургенчский караван-сарай — один из многочисленных постоялых дворов в Бухаре, где останавливались караваны из Ургенча (Хивинского ханства).
— Кликни писаря! — велел он.
— Сейчас, господин, — ответил мальчик и, вскочив, кинулся в глубь двора.
Минуту спустя из какой-то отдаленной кельи торопливо пришел, сутулясь, уткнув в грудь жидкую острую бородку, старик. Узенькие глаза его слезились. Длинное лицо было печально, тонкие губы бескровны.
В ответ на низкий поклон старика арендатор показал ему место, где следовало сесть.
Кланяясь, старик сел, положил перед собой пенал и раскрыл подставку для письма.
Когда старик отдышался и приготовился к письму, Акрам-бай сказал:
— Мирза, пишите. Быстро. Письмо от моего имени. Землевладельцам, а также скупщикам рабов. В Гиждуван, Шафрикан, Вабкент и в Зандане [33] . Известите их, что прибывает караван. Письмо пишите красиво и так, чтобы раздразнить их. Чтобы всякий, получив его, думал: «Хоть и не намерен я покупать рабов, а съезжу, гляну-ка там на красивых молодых рабов и рабынь».
И снисходительно пояснил писцу:
33
Гиждуван — город и один из туменей (уездов) в Бухарском эмирате, ныне центр Гиждуванского района Бухарской области. Шафрикан, Вабкент }Зандане — тумени в Бухарском эмирате.