Рабы
Шрифт:
— Если нам крикнут: «Вставайте!», надо встать и сражаться, — сказал Исмаил-мирахур.
— Ваши слова похожи на похвальбу англичан, — ответил Нор-Мурад-Палван.
— Это на какую? — спросил один из джигитов.
— В начале басмачества англичане много нам всего наобещали. Вначале они действительно немало нам помогли. Но когда народная власть окрепла, а победы наши померкли, англичане отошли в сторонку, почесывая затылок…
— Какое же это имеет отношение ко мне? — рассердился Исмаил-мирахур.
—
— Мы похожи на голодного волка: ради куска мяса он лезет в западню, а попав, крутится, чтобы выбраться, но еще больше запутывается.
Молодой джигит, слушавший этот разговор, хлестнул с размаху по песку плетью и твердо сказал:
— У нас есть один путь спастись — это выехать из песков и сдаться. Советская власть может простить нас.
— Сдаться? — вскричал Бозор-амин. — Сдаться и забыть все блага и радости эмирского времени?! Забыть дни, когда ты повелевал людьми?! И не ждать больше эмира, и не расчищать ему путь. А не ждать его — значит отказаться от надежды жить прежней жизнью. Явиться к прежним своим работникам, которые вчера выплакивали у меня кусок хлеба, поклониться им и выплакивать у них уже не кусок хлеба, а жизнь? Да ни за что! Сдаться? Такое слово сказать здесь мог изменник или тот, кого подослала Советская власть.
— Изменник! — закричали главари, вскакивая с мест. Молодого джигита схватили и поволокли к ближнему холму.
Остальные смотрели на расправу.
Некоторые из джигитов отвернулись.
Раздался выстрел. Среди темной ночи блеснула искра и тут же погасла… Вокруг распространился горьковато-острый неприятный запах.
Главари вернулись на свои места.
Вдалеке темный комок корчился в судорогах, разбрызгивая вокруг себя кровь.
Рассвет… В степи тихо… Мелкие насекомые, надоедливо жужжавшие всю ночь среди высохшей травы, сейчас замолчали. Лошади, жалобно ржавшие ночью от голода, теперь потеряли всякую надежду на получение еды, неподвижно лежали, вытянувшись, словно дохлые.
Басмачи, истерзанные укусами вшей, чесоткой и зудом, теперь крепко уснули.
На земле и везде кругом было абсолютно тихо. Ни один звук не нарушал тишины, нигде не было видно движения ни одной живой души.
Перед шалашом Бозора-амина стоял с кувшином в руке мальчик лет шестнадцати, поджидая вышедшего Бозора-амина.
Бозор-амин вернулся. Мальчик полил ему на руки воду и хотел было передать кувшин.
Бозор-амин одной рукой взялся за ручку кувшина, а другой крепко схватил руку мальчика.
— Иди сюда.
Мальчик пробормотал: «Оставьте, оставьте», пытаясь увильнуть в сторону, но Бозор-амин обеими
— Прежде, чем все проснутся… — Он потащил мальчика к шалашу.
В эту минуту раздался голос басмача:
— Вставайте! Бегите! Красноармейцы пришли!
— Разве не слышите, Бозор-бобо! Пустите меня. — Упираясь в землю ногами, мальчик старался вырваться из цепких рук.
— Не бойся, это обычная шутка, — таща его, отвечал Бозор-амин.
Послышался выстрел. Пуля, пролетев над головой Бозора, попала в уголок шалаша, прорвав материю.
Теперь и Бозор уже понял, что это не шутка. Обычная шутка кончилась, как шутка лжеца, который кричал, что у него «дом сгорел».
Есть рассказ о том, как один лжец каждую ночь выскакивал на крышу дома и, обманывая, кричал: «Эй, люди! Мой дом сгорел! Помогите мне!»
Сладко спавшие люди вскакивали, наполняли водой ведра, кувшины и бежали на «пожар». Прибегали и видели — все тихо, нигде ничего не горит.
— В чем дело? Где горело? — спрашивали они.
— Ничего, просто я пошутил, — отвечал лжец.
Таким образом он обманул их несколько раз. Но однажды его дом на самом деле начал гореть, но сколько он ни кричал и ни звал на помощь — никто ему не помог, не поверив его крикам. И дом его сгорел дотла. Так было и с Бозором. Через короткое время он понял, что «дом» его окончательно «сгорел».
Джигиты и главари, толкая друг друга, хватали поводья лошадей и вскакивали в седла в исподнем, без халатов, многие без оружия.
Как ни хлестал Бозор-амин своего коня нагайкой, конь приседал, вскакивал на дыбы, но не двигался с места.
Только тогда Бозор-амин заметил, что он забыл его отвязать.
Перерубив недоуздок саблей, Бозор-амин поскакал прочь.
Нахлестывая коней, стиснув зубы от бессильной ярости, впереди и позади Бозора-амина мчались главари и джигиты.
Раненые всадники, падая с седел, повисали на стременах, волочились за лошадьми, разбивая головы о твердую землю. Некоторые, поникнув в седле, мертвые, еще мчались вперед, прочь от красноармейских пуль и клинков, словно страх еще не покинул этих мертвецов, словно страх их был сильнее смерти.
Красноармейцы и партизаны настигали басмачей. Огнестрельный бой сменился рукопашным боем на клинках, на ножах, штыками.
Когда встало солнце, на песках лежало больше ста убитых басмачей… Оставив их позади, отряд продолжал погоню…
12
Безлунная, беззвездная, мрачная ночь, хоть глаз выколи. Красноармейцы и красные партизаны, преследуя по пятам убегавших басмачей, направились к селу. Мир был погружен в тишину.
После недавнего дождя земля еще не просохла, и конница шла неслышно.