Рабыня благородных кровей
Шрифт:
Анастасия встала на колени перед распростертым на земле телом мужа, осторожно приподняла его голову и влила в рот несколько капель напитка, которым боярыня Агафья обычно лечила своих заболевших домочадцев.
Аваджи судорожно сглотнул и шевельнулся. Анастасия тихонько позвала его. Раненый тут же встрепенулся и пробормотал:
— Ана, любимая, я знал, что ты придешь и проводишь меня в последний путь. Если я в раю, то почему здесь так темно, а если в аду, то почему так холодно?
Услышав его слова, Анастасия заплакала от радости,
— Значит, я ещё не умер? А то мне надоело видеть перед собой отрубленную голову рыцаря, которая все время скалится… Ты пришла попрощаться со мной?
— Ты не умрешь! — Анастасия положила его голову себе на колени. — Ты не можешь так обмануть меня!
— Но я никогда тебя не обманывал!
— Ты сказал, что у нас будет много детей, а сам собираешься умереть.
— Все в руках Аллаха, голубка моя, человек слаб…
— Человек силен! — сказала она строго; наверное, не надо было так говорить с Аваджи, но ей хотелось немного разозлить его, вызвать в нем желание выкарабкаться…
— Подожди, моя газель, не ругайся, я хотел что-то сказать… — он сделал попытку подняться, но лишь мучительно застонал. — Ты пришла из города?
— Из города, любимый!
— Дети с тобой?
— Со мной. Они ждут своего отца.
Он было облегченно вздохнул, но опять напрягся, стараясь удержаться на краю сознания.
— Сегодня в полночь кто-то из горожан… предатель… откроет ворота, чтобы впустить в город наши войска. Поторопись, предупреди своих!
— Аваджи!
— Оставь меня, ты мне уже ничем не поможешь. Возвращайся и предупреди: наши дети не должны погибнуть!
Лоза, вместе с Анастасией склонившийся над раненым, видел усилия, которые тот предпринимал, чтобы не потерять сознание и втолковать ей что-то очень важное.
— Что он говорит? — Лоза тронул молодую женщину за плечо.
— Он говорит, — вымолвила она растерянно, — что в полночь кто-то в Лебедяни откроет монголам ворота!
Глава сорок восьмая. Выход или только отсрочка?
Как и договорились с госпожой, некоторое время спустя после её ухода Робешка опять сбросила вниз веревку, чтобы втащить Анастасию на стену. Все это время, пока молодой боярыни не было, холопка не находила себе места от тревоги за нее.
Робешка единственная из всех была посвящена в планы Анастасии. Холопка не только помогала ей в сборах, но и прикидывала, как лучше привязать к бревну неподвижное тело её раненого мужа. Самой Анастасии придется плыть, держась за бревно. Вода нынче шибко холодная, и если ноги сведет судорогой, Робешка советовала уколоть себя кинжалом.
Наверху на стене Анастасию уже ждало теплое шерстяное одеяло и целая фляжка крепкой браги.
Возле рва наконец-то появилась фигура, закутанная в знакомый плащ. Женщины нарочно выбрали именно его. Даже в темноте он отливал красноватым светом и был потому
Темная фигура остановилась у городской стены и дернула за веревку. Холопка тут же взялась за неё покрепче, всем телом упираясь в камень стены. С тех пор, как боярышня стала матерью двоих детей, она здорово потяжелела!
Наконец Анастасия добралась до верху, Робешка протянула ей руку, чтобы помочь перебраться через выступ стены, и вдруг замерла на месте, будто её разбил паралич: это была вовсе не боярышня, а мужчина с бородой и усами!
— Иисусе Христе! — холопка тихо пискнула от страха.
— Тише! — сказал мужчина, к счастью, знакомым голосом. — Это я, Лоза…
Анастасия с Лозой тащили бесчувственное тело Аваджи. Даниил тянул, держа за плечи, Анастасия — за ноги, потому до места, где поджидал их Головач, добирались долго. Аваджи потерял сознание и уже в себя не приходил.
— Тяжеловат-то иноверец! — тяжело выдохнул Лоза. — Эдак мы до Холмов его всю ночь тащить будем!
Он с удивлением услышал довольное хихиканье Головача.
— Да ты, никак, ожидаючи, умом тронулся?
— Оборони, бог! — ничуть не обиделся тот. — Но я ведь без дела сидеть не могу…
— Что удумал на этот раз?
— Носилки!
— Носилки? Но до леса — не ближний свет.
— Лес — не лес, а и в кустарнике пара крепких прутьев найдется.
Теперь Лоза заметил, что его товарищ стоит в одной рубахе, ежась от поднявшегося к ночи холодного ветра.
— Никак зипуном пожертвовал?
— Что зипун, — небрежно махнул Головач. — Ничего ему не сделается. Вон ножом два тонких деревца срезал да в рукава сунул. Небось, полегче будет нести, чем волоком.
— Вдвоем с Анастасией понесете, — сказал ему Лоза. — А мне придется ко рву вернуться.
Анастасия отдала ему свой плащ.
— Без него тебя Робешка и поднимать не станет. Руками щупать придется, где в стене выемка имеется. По правую руку от выемки будет висеть веревка. Дернешь за нее, Робешка тебя поднимет. Хорошо, дядька Лоза, что ты телом худ. Случись на твоем месте Глина… Боярыне Агафье скажи, пусть детишек бережет!
Она прикоснулась к руке уже шагнувшего к бревну Лозы.
— Последнее. Никому в Лебедяни не говори, где я.
— Даже матушке?
— Даже ей. Скажи лишь, что просила за меня не беспокоиться. Бог даст, свидимся!
— Никому не скажу, — пообещал Лоза и поцеловал в лоб, коснувшись мокрой от слез щеки. — И не реви! Моя Прозора — врачеватель знатный. Она твоего нехристя и из могилы вытащит!
А теперь он стоял и уговаривал онемевшую от страха Робешку прийти в сознание и сказать, где ныне князь Всеволод. Не в своих же палатах!
— В караульне, что возле ворот, — со всхлипом вздохнула она. — А боярышня-то где? Боярыня Агафья меня убьет!