Рабыня благородных кровей
Шрифт:
— Как ты можешь ведать о том, ежели и жену мою никогда не видела?
— Знаю, и все. Один шаман меня научил, — солгала она; все равно ведь не поверит, если ему правду сказать.
— А ну как ты меня обманываешь? — усмехнулся он.
— Куда же мне тогда от тебя деться? Я всегда здесь буду.
Всеволод, обиженный, но и с тайной радостью в душе — отчего-то он Анастасии поверил — все же не выдержал, спросил у нее:
— Неужели ты меня не любила?
— Любила. Ты был моей первой любовью.
— А разве она у людей не одна?
— Не знаю, как у других, а у меня получилось, что не одна.
— Хорошо, —
Он вошел в свою опочивальню не без некоторого трепета. И разбудил сладко спящую Ингрид.
— Душенька, — сказал он, — ты случаем не в тягости?
Та смутилась.
— Боюсь и поверить. Решила до срока не оповещать, чтобы уж наверняка знать… Вдруг обманусь?
— Не обманешься, — отчего-то вздохнул князь.
Глава сорок пятая. Благодарность джигита
Джурмагун слушал молодого юз-баши не перебивая. Потом он легонько хлопнул в ладоши, и молчаливый нукер внес в шатер кувшин с кумысом и поднос с горячими лепешками. Движением бровей Джурмагун указал на Аваджи, и тому подали то же, чем завтракал он сам. Этот скромный завтрак больше всего другого рассказал юз-баши о великом багатуре. Он вспомнил яства, которые в больших количествах потреблял Тури-хан, и подивился, почему такие мысли прежде не приходили ему в голову? Оказывается, настоящий воин должен следить за своим телом, вкушать скромную пищу и уметь выслушать нижестоящего, чтобы поступить с ним по справедливости.
— Почему ты решил поселить своих людей именно в этом урусском селе? насытившись, спросил его Джурмагун.
— Мои люди устали. Много дней и ночей провели они под открытым небом, в мокрой одежде, не имея возможности её высушить…
— Разве джигиты великого Покорителя Вселенной не привыкли переносить лишения?
— Привыкли, — склонил голову Аваджи, — но уставший воин сражается не так хорошо, как отдохнувший.
— И что ты хочешь от меня? — полководец сузил свои и без того узкие глаза так, что они превратились в щелочки.
— Наказания, — просто сказал Аваджи. — Я потерял шестерых воинов, ещё не приступив к сражению.
— А если я прикажу отрубить тебе голову?
— Я приму это решение как справедливое, — юз-баши смело встретил испытующий взгляд Джурмагуна.
— Видно, ты — смелый человек, — усмехнулся Джурмагун. — Мне как раз такой и нужен. Пошли гонца к своим людям — пусть немедля уйдут из села. Дожди прекратились, а обсушиться они могут и у костра. Лучше быть мокрым, но живым. Разберемся мы с этим селом позже, когда город возьмем. Никто не смеет угрожать нашим багатурам: ни человек, ни злой дух!
Он скупо улыбнулся и жестом отослал Аваджи прочь.
В ожидании своей участи тот присел у костра неподалеку от шатра, потому что едва он направился вниз с пригорка, намереваясь встретить своих джигитов, как был остановлен незнакомым нукером.
— Джурмагун приказал тебе остаться и ждать. Он позовет. О твоих людях позаботятся.
Аваджи сидел, глядя на огонь, а мимо неспешно проходили богато одетые воины и скрывались в шатре Джурмагуна.
Прошел час. Или больше. Аваджи перестал замечать бег времени. Он словно превратился в одну из каменных баб, которые веками
Пришел он в себя оттого, что тот же самый нукер тронул его за плечо.
— Полководец зовет!
Аваджи поспешно встал. Сейчас он узнает свою судьбу.
В шатре, кроме Джурмагуна, был ещё один человек, напоминавший лицом кого-то из северян. Говорил он по-монгольски совершенно свободно.
Северянин — кто он, помор, ливонец? — посмотрел на Аваджи вроде мельком, но от его взгляда сотнику стало не по себе, как если бы по обнаженной груди его вдруг проползла змея.
— Познакомься, юз-баши, с великим человеком, — проговорил Джурмагун, указывая на своего гостя. — Он — рыцарь и наш большой друг. И так же, как мы, ненавидит урусов. Я не могу назвать тебе его имени…
— Зови меня Литвином, как урусы.
— Рыцарь — не волшебник, — продолжал между тем Джурмагун, — но он умеет много больше, чем обычный человек. Например, нарядиться в любую одежду и быть своим среди чужих или пройти незаметно мимо любого поста. Он — везде и нигде!
— Великий багатур льстит мне, — скривил тонкие губы Литвин. — Именно в Лебедяни я чуть не дал себя раскрыть… Но ещё не все потеряно. В Лебедяни остался человек, который по моему знаку откроет ночью городские ворота.
— Твоя задача, сотник, будет посложнее… — Джурмагун потрогал свой тонкий ус. — Ты постараешься вытащить за ворота Лебедяни коназа Севола…
Аваджи вздрогнул: так звали мужа Аны. Но, может, на Руси много князей по имени Всеволод?
От Литвина, однако, не укрылось его замешательство.
— Ты знаешь князя?
— Слышал, — кивнул Аваджи, решив, что скрывать ему нечего. Кроме самого малого. — Однажды к Тури-хану, нукером которого я был, привезли рабыню. Говорили, она жена коназа Севола.
— Как тесен мир! — Литвин доверительно обратился к Аваджи. — Слышал я эту историю. Молодая жена князя напросилась с мужем в поход к южным границам. Там на них напал отряд какого-то хана. Его называли султаном степей. Княгиню увезли в плен. Князь долго тосковал по ней, даже заболел, но потом выздоровел и женился на литовской княжне. Правда, мне говорили, бывшая жена недавно вернулась домой. Думаю, это всего лишь слухи. Может ли женщина без посторонней помощи убежать из плена с двумя детьми? Проехать на верблюде половину Руси…
Аваджи показалось, что ему не хватает воздуха. Что такое говорит этот иноземец? Слухи слухами, но упоминание о бывшей жене, о двоих детях… Так похоже на правду! Только бы ему ничем не выдать себя!
Но Литвин уже и так потерял к нему интерес. Он не сомневался, что нукер — он знает этих преданных воинов — выполнит все, что ему скажут.
Теперь говорил Джурмагун.
— Как раз в это время рабы заваливают деревьями ров с водой, который кольцом опоясывает городскую стену. Я всегда говорил, что урусы слишком мягкосердны: они жалеют женщин, жалеют стариков и детей. Теперь вот жалеют рабов. Они не стреляют в них лишь потому, что те безоружны! А нам того и надо… Еще немного, и наши пороки смогут подойти к городской стене почти вплотную. Конечно, если рыцарю удастся открыть ворота, стенобитные машины нам не понадобятся.