Рабыня Вавилона
Шрифт:
— О, Набу! Сжалься над всеми нами. Упроси отца своего о милости к возлюбленному городу, Городу царей, Вратам бога, Вавилону!
Прорицательница засеменила в свое жилище. Ох, неспроста Набу вылетел из целлы в канун нового года. Что-то должно случиться, вот только хорошее или дурное?
Жрица Гулы вошла в нишу. Красная дверь ее дома была приоткрыта, но она не обратила на это внимания. Она размышляла, стоит ли рассказать верховному жрецу о том, что произошло ночью? В прихожей было темно. У порога дрожал слабый огонек. И тут до ее ушей донесся приглушенный
— Кто здесь? — громко сказала она.
Ее решительный тон не предвещал ничего хорошего ни человеку, ни духу, притаившемуся в потемках.
— Кто бы ты ни был, я тебя не боюсь! Выходи сам, или я отыщу тебя!
Из угла шагнула девочка-прислужница с длинными, нечесаными волосами, ниспадающими на ее худые смуглые плечи. Она дрожала и всхлипывала, в больших испуганных глазах стояли слезы, блестевшие, словно диаманты.
— Кто ты такая? — гневно спросила прорицательница. — И что ты делаешь здесь, в моем доме?
— Я — Малка, из горных районов. Меня привезли сюда недавно. Я видела тебя, госпожа, а ты… ты меня помнить не можешь.
— Тебя привезли в Борсиппу солдаты?
— О, нет, госпожа! Меня продал за долги мой отец. Я разлучена со своей семьей.
— Твои родители мушкенумы?
— Да, госпожа. Они очень бедные люди. Наша семья арендует клочок земли у одного влиятельного человека. Плата за участок и так высока, а тут вдруг хозяин потребовал проценты сверх уплаченного. У нас большая семья. Боги наградили моих родителей многочисленным потомством, а вот как его прокормить, не сказали. Мои сестра и брат уже отданы за долги, а самый старший служит в армии царя. Он лучник. Он уже был ранен и надеется получить собственный участок. А у родителей осталось еще пятеро малышей.
— Так что ты делала в моем доме?
— Я принесла тебе свежей воды, госпожа, — подобострастно поклонилась девочка.
— Что ж, это хорошо. — Прорицательница откинула назад черные волосы прислужницы, посмотрела на ее обнаженное тело. — Тебе сколько лет?
— Недавно сравнялось тринадцать.
— Тринадцать. — Жрица поставила светильник на полку. — Тебя, видно, и вправду не кормили. Знаешь, я влиятельна. Я многое могу. Ты боишься меня?
— Да… — еле слышно прошептала невольница.
— Не слышу!
— Да, госпожа, — девочка склонила голову.
— Это хорошо. Мне кое-что нужно.
— Что?
Жрица рассмеялась.
— Потом скажу.
Девочка обняла себя за плечи, закрыла набухшие, зреющие соски. Глаза жрицы блеснули.
— Как, ты говоришь, тебя зовут?
— Малка, госпожа.
— Так вот… э-э-э… мне нужна горячая ванна. Ступай! И пусть нагреют полотенца. Чего ты ждешь? Живо!
Девочка рванулась с места.
— Стой! — воскликнула жрица. — Теперь ты будешь прислуживать мне. Каждую ночь.
— Да, госпожа.
Жрица махнула рукой. Оставшись одна, она вошла в спальню и улеглась на ложе. Было душно. Она лежала на спине, раскинув
Она думала о верховном жреце Эсагилы, Варад-Сине, внимание которого привлекла на прошлых празднествах. Она ведь сразу поняла по его глазам, что сумеет добиться своего. Мужчинам только кажется, что они могут что-то скрыть. На самом деле они — развернутый свиток. Нужно обладать пустыми мозгами, чтобы не суметь их прочесть. Она все поняла и даже кое-что предприняла, чтобы подогреть интерес Варад-Сина.
В храмах толстые стены, и это второе заблуждение. На самом деле, все прозрачно. И жрица из Бор-сиппы знала, о чем говорил Варад-Син, ложась спать и вставая с зарей, кого принимал в своих покоях; она даже знала, что верховный жрец встречался со жрецом-помазывателем, давним другом, и в частной беседе речь велась о ней.
Минул год. Она намеренно не встречалась с Варад-Сином, но время от времени ему напоминали о ней.
Скоро пред нею предстанет прекрасный Вавилон. Но теперь она поведет себя по-другому. На этот раз верховный жрец Эсагилы окажется у ее ног.
Она была честолюбива. Положение в храме давно перестало удовлетворять эту красивую алчную женщину. Она жаждала власти. А связь с таким влиятельным человеком, к мнению которого прислушивается сам царь, давала возможность возвыситься. Возвыситься самой и возвысить своего сына.
Это было самое большое ее желание. Она не воспитывала своего сына… С ранних лет Уту-ан был Отдан в многодетную семью, где узнал строгость и много несправедливости, но по протекции матери мальчик начал обучение в Доме табличек в Бор-сиппе. Она же и оплачивала уроки.
Она наблюдала со стороны, как сын взрослеет, как меняются его лицо, тело. И вот перед ней уже не мальчик с пушком на розовых щеках, а юноша с темной щетиной на острых скулах. Теперь у него красивые длинные руки с рельефными мышцами и четкими руслами вен, кудрявые волосы, жесткие, словно грива жеребца. А глаза, как у женщины, — ее глаза.
Всем остальным обликом он напоминал своего отца, которого никогда не знал и которого, если бы не это поразительное сходство, она бы и сама давно забыла. Конечно, она любила его, но связь была слишком краткой, чтобы нести о ней память сквозь годы: всего-то ночь на ложе, где смешивались запахи двух тел.
Однажды она поймала себя на мысли, что видит в сыне мужчину. Она, взрослая женщина, в полной мере могла оценить его набирающую силу красоту и привлекательность.
Во время одной из встреч, в зеленых зарослях сада, она притянула его к себе и стала целовать затяжными глубокими поцелуями. Он обнял ее, запустил руку в ее волосы. Потом, вспоминая эти минуты, она думала, имела ли она моральное право на такой поступок? О, любвеобильная Иштар! Мальчик реагировал на нее как на женщину! Она слегка отстранилась, посмотрела в глаза сыну. Уту-ан приложил ладонь к влажным губам.