Рабыня
Шрифт:
Дрессер умолк. Его помощник царапал пером по бумаге.
– И даже если дело не дойдет до суда, мы согласимся на компенсацию и получим целую кучу денег, – продолжал Дрессер. – А что тут плохого? – Он усмехнулся и посмотрел на Дэна. – Верно, Дэнни, дружок?
Дэн широко улыбнулся.
– Верно. Давайте обсудим план.
В течение следующих 4,2 оплачиваемого часа Лина слушала, как мистер Дрессер и Дэн обсуждали стратегию подачи первоначального иска. Они будут нажимать на теорию незаконного обогащения, утверждая, что двадцать две частные корпорации США, работающие в разных отраслях экономики – табачной, страховой, текстильной, банковской, транспортной, энергетической, горнодобывающей, – незаконно обогатились за счет использования
Дэн объяснил, что иск будет нацелен также против федерального правительства. Тут-то и понадобится «зеленый свет» Дрессера.
– Я получил конфиденциальное подтверждение того, что, когда мы подадим иск, правительство согласится официально принести извинения за рабство, – сказал Дрессер. – Мы отзовем иск к правительству, и тогда федералы окажут некоторое давление на наших ответчиков из корпораций, чтобы они согласились на урегулирование, – улыбнулся он. – Хороший отвлекающий маневр, знаете ли: искупление грехов прошлого может отвлечь внимание от сегодняшних грехов, которые бросаются в глаза. Но нас тут интересует тугой кошелек. Правительство оказывается хорошим, а мы получаем некоторый реальный доход.
– Деньги, выигранные в результате судебного процесса или полученные путем урегулирования, пойдут в фонд финансирования различных программ и учреждений, – пояснил Дэн, бросив взгляд на Дрессера; тот кивнул в знак согласия. – Государственный музей рабства, памятник на Национальной аллее, стипендии колледжей, образовательные программы, фонды для предприятий, принадлежащих меньшинствам, для общественных центров, учебные программы по борьбе с расизмом в школах, армии и полиции. Так это видит мистер Дрессер, и мы здесь, чтобы помочь ему добиться этого.
Время от времени Лина или Гаррисон задавали вопрос или вставляли реплику, но ни Дрессер, ни Дэн, казалось, их не слышали; даже помощник Дрессера, делавший записи, похоже, не замечал их присутствия. Лина и Гаррисон то и дело обменивались взглядами с видом молчаливой заинтересованности и понимания собственной роли: присутствовать, быть свидетелями интересного и интеллектуально стимулирующего обмена мыслями между этими двумя успешными людьми, впитывать их ум, опыт и остроумие (Дэн несколько раз пошутил).
К концу встречи, когда Дрессер стал развлекаться расчетом сложных процентов, Дэн задал вопрос.
– А почему именно сейчас? – бесстрастно спросил он. – Я не говорю об установленных законом сроках давности. Я говорю в историческом плане. Поколения после рабства… Эпоха завершилась. Почему сейчас?
– Почему сейчас? – повторил Дрессер и поднял взгляд к маленькому окну на восточной стене, в которое был виден только бледно-голубой квадрат неба. Он повернулся к Дэну. – Позвольте, я задам вам вопрос. Американские рабы построили Белый дом, построили здание Капитолия. Джефферсон был рабовладельцем, Вашингтон был рабовладельцем, Улисс С. Грант – да-да, великий командующий Союзной армией – тоже владел рабами. Из всех президентов, сидевших в Белом доме, восемь владели афроамериканцами. И при этом в стране нет ни одного национального памятника нашим братьям и сестрам в оковах. Почему у нас девятнадцать музеев Смитсоновского института – девятнадцать, из которых один забит одними только паршивыми почтовыми марками, – и ни один не посвящен памяти людей, которые жили в неволе и помогали строить эту страну? Мы не стали бы мировой сверхдержавой, если бы двести пятьдесят лет не пользовались неограниченной,
Дрессер пристально посмотрел на Дэна, как показалось Лине, с огромной неприязнью. Затем Дрессер улыбнулся, его зубы оказались очень белыми и ровными, как лезвие бритвы.
– Я завелся, говоря об этом, Дэн, но не хотел вас обидеть. Я знаю, что мы одна команда. В моей семье помнят несколько имен, несколько деталей. В детстве дед моего отца стал рабом на хлопковой плантации Миссисипи, это все, что мы знаем. Прабабушку матери оторвали от детей, забрали и продали. Что с ней случилось потом? А с прадедом? Это моя боль. Серьезно.
В комнате воцарилось неловкое молчание. Неприкрытые эмоции в голосе Дрессера, его искренность, казалось, смутили Дэна и Гаррисона, и оба теперь сидели, опустив головы, сосредоточенно изучая собственные руки. Только Лина не сводила глаз с Дрессера. В ней вспыхнуло понимание, чувство близости с ним – это было связано с потерянной семьей ее матери и смутным желанием знать. Лине стало интересно, что еще Дрессер узнал об истории своей семьи, о проданной бабушке, о детях, оставшихся без матери, и как сам добился такого успеха, – только посмотрите на него! часы! помощник! – несмотря на эту постоянную, непреходящую пустоту. Несмотря на то, что его сознание пробито огромными дырами, имеющими форму людей. Лина с трудом подавила в себе желание схватить Дрессера за руку.
Дэн поднял взгляд.
– Спасибо, Рон. Я уверен, мы все оценили этот урок истории. – Он вдруг заметил Лину и Гаррисона и поднял ладони, опершись локтями о стол. – А теперь давайте изучим сводки, которые были представлены в других делах о компенсации за рабство, и решения, которые были вынесены. Гаррисон, я хочу, чтобы ты обрисовал основные причины, по которым истцы прежде проигрывали в порядке упрощенного производства, и наши аргументы, чтобы обойти эти проблемы. Самые серьезные из них – право обращения в суд и срок давности. Уверен, ты можешь мыслить нестандартно.
– Теперь ты, Лина. – Дэн ткнул указательным пальцем в направлении ее носа. – Я хочу, чтобы ты сформировала группу для подачи коллективного иска. – Дэн опустил палец и стукнул им по столу для вящей убедительности. – Это очень важно, думаю, ты должна посвящать этому все свое рабочее время. Нам нужно вычленить эту группу и найти влиятельного главного истца, который будет подавать иск. Может быть, нескольких, чтобы было из кого выбирать. Подумай об ущербе – каков его размер и характер. Нам нужно лицо, человек, на примере можно показать ущерб. Но не забывай, сострадание притупляется. Люди вмещают лишь ограниченное количество душераздирающих историй, после чего перестают их воспринимать. Рабство – это ужасно, да, да, а что еще? Нужно что-то волнующее, неотразимое, под новым углом. И не забывай про фотогеничность – ведь эти люди попадут на телевидение, в газеты, они будут давать интервью. Нам нужны необычные люди, Лина, несколько необычных историй. Конечно же, ужасы рабства, но и вставание с колен, ля-ля, в общем, ты меня поняла?
Лина кивнула, машинально, как всегда, когда Дэн задавал ей вопрос только с одним возможным ответом.
– Вот и чудненько! – сказал Дэн. – Ну, Рон, мы понеслись.
В дверях Лина обменялась рукопожатием с Дрессером. Он положил свою левую руку поверх ее правой и сжал их, чтобы она не могла отнять руку.
– Спасибо, – сказал он, впервые глядя ей в глаза. – Я знаю, что это нелегкий случай. Я знаю, что вы будете стараться ради нашего успеха.
– Я с нетерпением жду совместной работы с вами, – сказала Лина. Рука Дрессера была теплой и сухой, светло-карие глаза блестели.