Рациональность, Наука, Культура

Порус Владимир Натанович

Не лучше ли отказаться от этого понятия, а в тех случаях, когда традиция философствования побуждает к анализу противопоставлений "рационального" и "иррационального", заменять его более ясными и менее обязывающими терминами: логичность, целесообразность простота, эффективность, согласованность и т. п.? Такое решение, с виду столь простое и напрашивающееся, скорее всего было бы ошибочным. Попытаемся показать это в следующем очерке.

Очерк 2

Системное моделирование научной рациональности

Наложить запрет на "вредный" термин в философско-методологических рассуждениях, конечно, несложно. Но избавимся ли мы таким образом от волнений, вызванных проблемой рациональности?

Сцилла и Харибда - тени друг друга. Релятивизм - это лишь вывернутый наизнанку абсолютизм. Опасение

лишиться всяческих критериев рациональности это лишь следствие поспешного заключения, что рациональность может быть определена каким-то единым универсальным критерием. Методологический анархизм с его лозунгом "рациональности без берегов" и демаркационизм, изо всех сил укрепляющий цитадель рациональности - сферу науки - по правилам средневековой фортификации - две стороны одной и той же обесцененной монеты. Однако их взаимная критика поучительна.

Сторонники отождествления рациональности и логичности, например, обычно говорят о том, что нарушение логических норм кладет конец всякой рациональной дискуссии. Конечно, отсюда еще никак не следует, что соблюдение логических норм делает рациональной любую дискуссию. Но П. Фейерабенд шел еще дальше. Он утверждал, что в науке рациональная дискуссия чаще всего развивается не только вопреки нарушениям логических правил, но даже благодаря этим нарушениям.

Например, логика требует, чтобы значение термина оставалось неизменным на всем протяжении правильного рассуждения. Но если бы значения терминов не изменялись, рассуждал Фейерабенд, то и наука не развивалась бы, но значит ли это, что развитие науки "нерационально"? Далее, непротиворечивость как важнейшее логическое требование, если его соблюдать как гарантию рациональности, может тормозить прогресс знания. Ведь противоречия, существовавшие в таких теориях, как исчисление бесконечно малых, классическая статистическая механика, квантовая физика не только не отвращали от этих теорий как от иррациональных измышлений, но, напротив, обогащали связанные с ними исследовательские программы.

"Это явно говорит о том, - заявлял П. Фейерабенд, - что существуют способы рассуждать о противоречиях, которые не приводят к нежелательному принятию любого утверждения, но помогают получать уникальные и в высшей степени полезные результаты. Иначе говоря, существует практическая логика, употребляемая учеными и не поддающаяся явному выражению (за исключением, может быть, некоторых фрагментов логики Гегеля, работ Энгельса, диалектического материализма и "Основ математики" Витгенштейна), которая дает возможность совершать открытия, пользуясь системами, зараженными противоречиями. В этом - серьезный вызов широко распространенной вере в непререкаемый авторитет некоторых типов формальной логики. Он состоит в том, что научная практика может отбросить логику, как может отбросить "факты" и высоко подтвержденные законы"71.

Весь этот пассаж - образчик "эристической диалектики", некогда рекомендованной А. Шопенгауэром72. Здесь набор софистических и демагогических приемов: "незаметное" расширение смысла критикуемого тезиса, использование многозначности слов, ссылки на авторитеты, якобы укрепляющие позицию автора, употребление психологических "нажимов" и т.п. Пользуясь терминологией самого Фейерабенда, можно сказать, что это - типичная "пропаганда", которой подменяется логически грамотное рассуждение.

Действительно, развитие науки иногда связано с изменением значений терминов, фигурирующих в научных теориях (скажем, "масса" в ньютоновской механике имеет иное значение, чем в эйнштейновской). Однако это свидетельствует не о том, что развитие науки связано с нарушением логического требования постоянства значений в ходе данного рассуждения, а о том, что развитие науки изменяет сами рассуждения. Эти изменения происходят не потому, что опровергаются логические нормы, а потому, что возникают новые теоретические системы и экспериментальные результаты.

Утверждение о том, что научная практика якобы "отбрасывает факты и законы" - демагогический прием. Нет ничего необычайного в том, что ученым известны наблюдения и результаты экспериментов, противоречащие общепринятым теориям или не совпадающие с предсказаниями, сделанными на их основе. К таким "аномалиям"

или контрпримерам ученые относятся по-разному. То, что Фейерабенд называет "отбрасыванием фактов", часто является просто практически полезным приемом, применяемым тогда, когда принятая теория или исследовательская программа успешно развивается и имеет перед собой концептуальную и практически прикладную перспективу, ценность которой в сознании ученых превышает значение "аномалии". Например, дифракционный опыт Гримальди, противоречащий корпускулярной теории света, на протяжении полутора столетий считался странным, но незначительным фактом, корпускуляристское объяснение которого "откладывалось" на неопределенный срок. Никто и никогда не "отбрасывал" опыт Гримальди, но развитие оптики не задерживалось на попытках его ассимиляции корпускулярной теорией, а шло вперед, как бы "обтекая" это "инородное тело". Возможны и иные стратегии по отношению к таким наблюдениям: модификация теории, признание ограниченности сфер их применения или даже невыполнимости всей исследовательской программы, выдвижение альтернативных гипотез и т.д. Но никогда дело не сводится к какому-то примитивному отбрасыванию теорий или успешно работавших в науке "законов".

Наконец, самый "сильный" аргумент Фейерабенда: наука способна успешно развиваться и совершать открытия, пользуясь противоречивыми теориями ничуть не колеблет авторитет логики. Прежде всего, Фейерабенд прибегает к софизмам: открытия совершаются вовсе не благодаря противоречивости тех или иных теорий. Совсем наоборот, фундаментальной стратегией научного исследования является разрешение логических противоречий, возникающих в научных теориях. В ряде важных случаев такие противоречия возникают из-за несоответствия логических следствий теории опытным данным. Так, согласно классической теории излучения, по закону Рэлея-Джинса, спектральная плотность излучения должна монотонно возрастать с увеличением частоты. Из этого следует, что полная плотность энергии излучения "черного тела" при всех температурах должна быть бесконечной. Это противоречит не только здравому смыслу, но и точным экспериментальным измерениям, согласно которым с увеличением частоты спектральная плотность вначале растет, а затем, начиная с некоторого максимального значения, падает, стремясь к нулю, когда частота стремится к бесконечности. Элиминация этого противоречия была осуществлена М. Планком, который ввел постулат квантованного излучения, позволивший согласовать теоретические предсказания с результатами измерений (вместе с тем ограничивая область применения закона Рэлея-Джинса малыми значениями частот и высокими температурами). Квантовая гипотеза Планка, как известно, легла в основу наиболее фундаментальных представлений о природе вещества и поля, развиваемых квантовой физикой. Характерно, что развитие квантовой физики было теснейшим образом связано с элиминацией противоречий, пока это не привело к свободной от последних квантовой механике. Подобные примеры легко умножить.

Урок истории науки заключается в том, что "примирение с противоречием", тем более признание его "полезности" для совершения открытий, является уступкой иррационализму. Но столь же неразумно было бы "отбрасывание" противоречивых теорий как зараженных вирусом иррациональности, ибо оно не привело бы ни к чему, кроме застоя в научном познании. Это и было показано И. Лакатосом и его последователями на материале математических и естественнонаучных исследований.

Вопрос о роли противоречий в познании высвечивает различие между признанием за логикой права на формулирование важных условий и признаков рациональности и отождествлением логики с всеобъемлющей теорией рациональности.

И. Лакатос лучше других попперианцев понимал, что рациональность не сводится к автоматическому применению логических правил, в том числе закона недопущения противоречия. П. Фейерабенд в духе своей "эристической диалектики" извращал позицию Лакатоса: он трактовал ее так, что методология исследовательских программ якобы вообще не содержит требования "устранения" противоречий, поскольку противоречивые теории можно последовательно улучшать, развивать и использовать в прогрессирующих программах73. Конечно, это очевидная подмена тезиса.