Ради безопасности страны
Шрифт:
Квартал он прошел деревянно — руки почти по швам, голова вобрана в плечи, глаза прищурены... Затем резко обернулся — сзади, сбоку, всюду шли люди. Город жил своей вечной жизнью. Михаил вздохнул медленно и глубоко.
Как же он попал в эту... Не обратил внимания на дипломатические номера «седана» — думал, что раз приехала на нем из-за границы, то и номера заграничные, а не дипломатические. Не заметил, как этот Андрэ выведал про Димку. Не почувствовал, что дипломат тащит его волчьей хваткой к Димкиным секретам. Не увидел простейшей фальши — нарочитая холодность
Мужчина в кепке и с сумкой в руке давно поравнялся с ним и шел тоже не спеша. Михаил побрел еще медленнее. Вроде бы притормозил и мужчина. Тогда Михаил резко свернул к пивному ларьку и встал в вяленькую очередишку. И стоял тихо, пока не стало зудеть от беспокойства. Он повернулся — мужик в кепочке стоял за ним и спокойно почесывал щеку.
— Пивка... хочется? — таинственно спросил Михаил.
— Еще б не хотелось... Вчера с шурином трех теть по ноль семь уделали.
И мужик потянул из сумки шестилитровый бидон. Михаил вышел из очереди...
В конце концов, осталось сделать пустяк — пойти к Димке, уточнить расчеты и отдать дипломатам. И забыть эту историю, как детские кошмары. А потом время, всепоглощающее время поглотит и это...
Двое подростков с нескрываемым любопытством глядели на него. Он удивился — мальчишки ведь. Но они шли и смотрели, перешептываясь. Неужели его страх выписался на лице откровенными узорами? Взрослым его не видно, а вот ребятам... Михаил оглядел себя, словно этот страх наподобие мела смог испачкать костюм. И только теперь увидел, что он несет транзистор «Хитачи», привлекший мальчишек. Мальчишек? А его?
Михаил свернул на улицу потише...
Слева потянулся сквер — редкие клены, ряды кустов, плоские цветники... Видимо, растения знают про осень и без холодов-ветров. Сбросили же клены все листья и теперь стоят, как гигантские коряги; облетели же кусты, теперь походившие на веники-голики; остались же на цветниках одни неприкаянные стебли... Это биоритмы — тихая осень доконала их своими биоритмами.
Михаил оглянулся — сзади шел мужчина в очках, в светлом плаще, без шапки...
Не задела ли осень своими биоритмами и его, Михаила? Иначе как все объяснить? Был здоров, талантлив, женился, имел положение, написал диссертацию... Куда все это делось? В чем он ошибся? Топология, его любимая наука, не делала различия между прямой и кривой. А жизнь?
Он еще раз оглянулся — интеллигентный мужчина продолжал шагать сзади.
Михаил свернул в булочную, поторчал у хлебных полок и вышел, оглядываясь, словно украл батон. Мужчина в шляпе стоял у витрины, поблескивая очками.
Тогда Михаил сорвался с места и, прошагав метров десять, замер как вкопанный. И глянул назад — мужчина завязывал шнурок. Растерянная мысль толкнула к нему.
— Что, развязался? — спросил он, холодея от своей смелости.
— До сих пор не научился завязывать, — буркнул мужчина.
— Наверное, институт кончили?
— Кончил, а что? — Мужчина распрямился.
— А шнурки завязывать не умеете?
— Там этому не
— А ловить шпионов вас учили?
— Каких шпионов?
— А вроде меня...
Почему этот интеллигентный мужчина смотрит на него растерянно? Почему не вытаскивает пистолет и не скручивает ему руки? Почему не подъезжает со страшным тормозным скрипом автомобиль? Почему... «Извините, у жены атташе я беру уроки английского языка». С милым рай в шалаше, если милый атташе...
И горячая испарина побежала по его спине, груди, выступив на лбу, — он вспомнил, что в кармане лежит Димкин листок с расчетами. В кармане лежит улика.
— Вам плохо? — тревожно спросил мужчина.
— Мне хорошо. Спасибо за внимание...
Он бежал скорым шагом третий квартал, пока не вспомнил о существовании городского транспорта. В троллейбусе в эти «пиковые» часы было полно народу. Михаил вдруг начал успокаиваться, будто плотная людская стена защитила его от всех и всего. Он разглядывал лица каким-то непонятным ему самому взглядом — новым, изучающим, откровенным. Лица были разными, и чего только они не отражали... Но одного он в них не увидел — страха. Спокойные лица людей, сделавших свою работу. Он тоже, он тоже сделает эту чертову работу и будет жить со спокойным лицом, как люди...
И тогда он увидел теплую лохматую шапку и тусклые глаза, будто они запылились.
Михаил выскочил из троллейбуса, хотя до дома оставалось два квартала. Пройдя один, он на всякий случай обернулся — зимняя шапка маячила посреди тихой и теплой осени. Тогда Михаил свернул во дворы и пошел своим коротким путем, который мало кто знал. Он проходил под арками, перепрыгивал газоны, огибал корпуса, миновал помойки. И запыхавшись, вошел в свою парадную...
У паровой батареи стоял Жорка Дрын, потупив свои пыльные глаза.
— Ты просил товарец, — тускло сказал он.
— Как... меня обогнал?
— Я принес импортягу.
Михаил медленно обошел его, словно боясь, что Жорка загородит дорогу.
— Уже не надо.
— Как это не надо? Так деловые люди не поступают.
— Я не деловой человек.
— Вижу, кто ты, — усмехнулся Жорка, вперившись взглядом в «Хитачи». — Нашел коммерсантов пожирнее?
Михаил перешагнул три ступеньки, бегом влетел по лестнице, открыл замок, ввалился в квартиру, захлопнул дверь и стал прислушиваться — идет ли следом Жорка Дрын. Но лишь стучало его собственное сердце.
Я ломал чьи-то ноги, выбивал кому-то зубы, всаживал в кого-то пули, спал на трупах, прыгал с небоскребов, переворачивался в машинах... Но, положа руку на бутылку виски, а вторую на грудь моей женушки, скажу откровенно, что, кроме них, да счета в банке, да телевизора, ничего мне не нужно. О’кэй.
Он сбросил куртку и вбежал в комнату, блуждая взглядом...
Где записная книжка? Теперь все зависело от нее, от записной книжки. Вернее, от звонка. От Димки. От новых расчетов. Как только он передаст их дипломатам, так все кончится. Они сразу же уедут. И тогда никто, никогда и ничего не узнает.