Ради милости короля
Шрифт:
Роджер соскочил с коня, и слуга отправил его конюха с лошадьми в конюшни, а остальных слуг – в соответствующие их рангу помещения. Самого Роджера отвели во дворец, в одну из гостевых комнат для важных королевских гостей, где он еще не бывал. Обычно в Вудстоке ему приходилось довольствоваться общей спальней или собственной холщовой палаткой. В этом же помещении имелась кровать с перьевым матрасом, прекрасные льняные простыни и мягкое шерстяное одеяло. Кроме того, для Роджера была приготовлена исходящая паром ванна, которую он разглядывал с изумлением. Вода для умывания – это привычно, но замысловатая роскошь ванны?
Его внимание привлекло красно-желтое пятно на кровати, и он обнаружил, что это турнирный доспех для боевого коня в его цветах, с красным крестом Биго на кайме. Он с изумлением и восхищением разглядывал изящную вышивку.
– Это подарок. – Госселин перешагнул порог. – Моя сестра искусна в обращении с иглой, она решила вышить для вас что-нибудь личное. – Он вошел в комнату. – Все ли вам нравится?
– Это… больше, чем я ожидал, – признался Роджер.
Госселин выглядел польщенным.
– Все устроила Ида. Она знает в этом толк. Знает, как сделать, чтобы гостям было хорошо и удобно.
Роджеру было не столько удобно, сколько неловко. Он предпочел бы простой кувшин и полотенце, но только потому, что оказался в непривычной обстановке. Однако он понимал, для чего это все, – чтобы продемонстрировать, какое сокровище он приобретет, согласившись взять Иду в жены.
Слуги засуетились вокруг него, ловко освобождая от одежды и усаживая в ванну. Он смущенно покорился. Вода была горячей, пахла розами и какими-то незнакомыми травами. Служанка вымыла ему волосы белым испанским мылом и сбрила щетину. Перед встречей Роджер умылся и привел себя в порядок, но, когда слуги закончили свою работу, казалось, он весь заблестел.
Госселин все время болтался поблизости, пил вино, пробовал разложенную еду – в отличие от Роджера, которому становилось все больше не по себе. Во Фрамлингеме он привык к самостоятельности, и, хотя предпочитал качественные вещи и требовал от слуг усердия, вся эта суета, внимание и роскошь действовали ему на нервы. Ида рассчитывает, что ее повседневная жизнь в браке с ним будет такой?
– Вы готовы? – спросил Госселин, когда Роджер застегнул пояс. – Я отведу вас к Иде. Ей не терпится с вами поговорить.
Мысли Роджера бесплодно кружились в голове. Что сказать ей в столь странной и напыщенной обстановке? Он покосился на конский доспех и решил поблагодарить Иду, хотя и не знал, в какой мере следует выразить свою признательность за подобный подарок. Слишком бурно – и она решит, что он готов к немедленной помолвке; слишком холодно – и это может быть расценено как оскорбление.
Госселин отвел его на один из верхних этажей, в большую жилую комнату с яркими драпировками и расписной штукатуркой. Скамьи были придвинуты к огню, на них сидели женщины разного возраста и положения и усердно шили, пряли и сплетничали. Малыши играли рядом в пятнашки под присмотром нянек. Роджер в смятении глядел на общество, поскольку представлял себе встречу с Идой совершенно иначе. Да, эта комната отделена от сутолоки мужского зала, но назвать ее уединенной нельзя. Он заметил, что некоторые женщины
Ида передала ребенка группе дам и отделилась от них. Она чудесно выглядела в платье из голубой шерсти, выделанной под парчу; гибкую талию подчеркивал пояс с драгоценными камнями. На щеках играл румянец, отчего карие глаза казались еще ярче.
– Милорд… – Ида присела в реверансе перед Роджером.
Он чуть поклонился в ответ, боясь, что спина вот-вот треснет от напряжения. Смешки усилились. Вне себя от унижения, Роджер бросил на Госселина яростный взгляд. Как можно говорить с Идой де Тосни о брачном договоре в окружении глупых клуш? Это и неудобно, и неприлично. Они с Идой находились в центре внимания, и ему казалось, что любопытные взгляды сдирают с него кожу.
Роджер заставил себя выпрямиться.
– Демуазель, это не место и не время для обсуждения нашего будущего.
Румянец Иды стал ярче, она бросила на женщин суровый взгляд.
– Прошу прощения за это. – Она умоляюще коснулась его рукава. – Пожалуйста, останьтесь.
– Это невозможно, – отрезал он. – Мои дела не развлечение для болтливых языков. С вашего разрешения, госпожа. – Он снова поклонился, развернулся и вышел из комнаты, чувствуя себя бесконечно униженным.
Оказавшись во дворе, на холодном свежем воздухе, Роджер прислонился к стене, глубоко дыша и радуясь тому, что покинул комнату, полную хихикающих женщин. Он едва не приказал седлать свою лошадь, чтобы вернуться домой. Мать права, недостатка в невестах нет. Лучше еще раз сразиться при Форнхеме, чем вернуться к этим сплетницам.
Госселин вышел из двери и торопливо направился к нему.
– Никогда больше так со мной не поступайте! – рявкнул Роджер, прежде чем юноша успел открыть рот. – Когда я говорил, что хочу побеседовать с вашей сестрой наедине, я имел в виду «наедине». Господь всемогущий, да в той комнате было больше глаз, чем в бочке с сельдью на ярмутском причале!
Госселин засунул ладони за пояс и выпятил грудь.
– Я думал, вы хотите соблюсти приличия и встретиться в присутствии свидетелей и компаньонок, – произнес он в свою защиту.
– Вы обо мне такого дурного мнения, что опасаетесь, как бы я не изнасиловал вашу сестру, оставшись с ней без свидетелей? – оскалился Роджер. – Я вам не король! – Он постарался взять себя в руки, поскольку внутренний голос напомнил, что он и не таков, как его отец.
– Милорд, я не сомневаюсь в вашем благородстве, – ответил Госселин, покраснев от возмущения, поскольку полагал, что устроил все наилучшим образом. – Но сестра не хотела бы, чтобы вы сочли ее поведение недостойным. Она опасается встречаться наедине из-за того, что было прежде, и не намерена бросать тень на свою репутацию.
Роджер сглотнул и сделал над собой усилие:
– Я не сочту ее поведение недостойным, если она согласится поговорить с глазу на глаз. И не намерен обсуждать свои дела в комнате, полной женщин и детей с вытаращенными глазами. – Он указал на солнечные часы на стене. – Я буду ждать ее в саду через час и даю слово рыцаря, что буду обращаться с ней достойно и уважительно под страхом Божьей кары. Если же она решит не приходить, нам обоим известно, что это означает.
– Я сделаю что смогу, – сухо ответил Госселин.