Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове
Шрифт:
«...Признавая, что всякий честный гражданин в настоящий исторический момент обязан активно поддерживать революционное движение пролетариата, общее собрание приветствует призыв сибирского социал-демократического Союза к всеобщей политической стачке по линии железной дороги, как наиболее подходящий конкретный способ борьбы в настоящее время в районе Сибири». Кто за эту резолюцию?
Взметнулось множество рук.
— Ура! — опять закричали в зале. В крике потонули протестующие голоса. Сергей затянул песню, и ее подхватили молодые, сильные голоса:
ВихриГлава десятая
Сергей переночевал у Кононовых, а после службы вернулся домой к обеду. Хозяева и Никонов были за столом.
— Вот наконец-то и Сергей Миронович! — воскликнул хозяин Семен Семенович — лысый, подслеповатый чиновник, любивший сыграть в картишки и выпить. — Садитесь скорей обедать, мы заждались, — и подвинул ему стопку с водкой.
— С товарищем вместе готовил уроки и опять ночевал у него, — сказал Сергей, чтобы отвести возможные вопросы.
— А вон Иван Петрович говорит, что вроде бы видел вас вчера на банкете в Железнодорожном собрании, — с усмешкой сказал Семен Семенович.
«Как же Никонов туда попал?» — подумал Сергей и решил: отказываться нельзя, это может вызвать подозрение. Он взглянул на Никонова, приподняв брови:
— Правда, Иван, ты был там?
— То, что я был, в этом нет ничего удивительного. У нас заболел доцент и просил передать мне его пригласительный билет. А вот как ты попал — вопрос... Я видел тебя и даже слышал, как ты запевал «Варшавянку».
— Ну, какой я запевала, — отмахнулся Сергей, соображая, как выпутаться, — просто подпевал, как и все. Мы ведь после занятий привалили туда гурьбой. Нас ваши же студенты позвали. И попали в самый разгар. Слушали речь господина социал-демократа. Ох и здорово резал.
— Погоди, погоди, Сергей, — прервал Никонов, — а ты не думаешь, что за эту речь его уже посадили в каталажку? Ведь призывал к бунту! Требовал устроить забастовку на железной дороге.
— Да-с, господа, — поднял рюмку Семен Семенович, — за это по головке не погладят... А давайте-ка лучше выпьем!
— За что? — спросил Никонов.
— Не все ли равно? Выпьем за дружбу и благополучие в нашем доме.
Тост был самым подходящим, чтобы замять неприятный разговор, и Сергей тоже поднял стопку.
Все чокнулись, выпили, молча стали есть. Семен Семенович доел котлету, поднялся:
— Извините, господа, я иду соснуть. А вам желаю не ходить больше на банкеты и прочие большие собрания. Это к добру не приведет. У нас летом арестовали студента, так что неприятностей было... Обыск провели во всем доме и меня два раза в полицию таскали. Да-с. Ну а он, сердечный, как в воду канул. Жив ли, нет ли — не знаю. Это, знаете ли, предостережение для всех.
— Да, да, голубчик Сергей Мироныч, — вмешалась
Сергей перестал есть, положил вилку, отодвинул тарелку.
— Что, проняло? — с ухмылкой спросил Никонов. — Ну-ка, пойдем в комнату, блудный сын. Еще я тебе сделаю дружеское внушение.
Прошло два дня. Кононов при встречах не говорил ни о каких поручениях. Сергей вовремя приходил домой, обедал вместе со всеми и держался наивным простачком, не вмешивался ни в какие споры. Но в субботу Кононов отвел его в сторонку и заговорил шепотом:
— Меня предупредили, чтобы завтра в десять утра все дружинники собрались в лесу. Будут занятия по стрельбе, и всем раздадут оружие.
— Понял. Я приду.
— Может, ночуешь у меня?
— Нет, лучше дома. Хозяева и Никонов меня подозревают.
— Ладно. Встретимся у леса, а то заблудишься.
Сергей купил на толкучке черный дубленый полушубок, овчинную шапку и валенки. Вещи были поношенными, но зато стоили дешево. Рукавицы у него были свои, уржумские, вязанные из грубой шерсти и обшитые «чертовой кожей».
Облачившись в теплое, Сергей почувствовал себя сибиряком. Сорокаградусный мороз стал не страшен. Придя к лесу загодя, он прогуливался вдоль дороги, поджидая Кононова. Вдруг с проезжавшей мимо лошади его окликнули:
— Сережа, ты ли?
Сергей, не отвечая, подошел, всмотрелся в человека в тулупе:
— Дядя Гриша? Да, это я.
— Садись! Поедем вместе.
— Да я Осипа жду.
— Он с ребятами уже в лесу. Садись.
Костриков влез в розвальни, устроился на сене, взглядом указал на возницу, как бы спрашивая, можно ли при нем говорить.
— Свой! — спокойно кивнул Григорий.
— А это что? — Сергей тронул ногой деревянный ящик.
— Оружие! Уцелело весной при разгроме типографии. Было закопано в подвале. Ты знаешь, что послезавтра демонстрация протеста?
— Нет. Мне никто не говорил.
— Так вот, послезавтра! Нам удалось в одной типографии отпечатать прокламации-извещения. В ночь на восемнадцатое они должны быть расклеены по всему городу. Ваша задача, то есть задача дружинников-боевиков, возглавить которых поручается тебе, — охранять демонстрацию от полиции.
— Понятно! — сказал Сергей раздумчиво. — Жаль, мало нас.
— Два десятка вооруженных людей — это не так мало. Если полезут, отпор дать сумеете?
— Сумеем! Надо лишь подучиться стрелять. А оружие какое?
— Разное... Есть наганы, есть браунинги, есть и старое. Но все оно стреляет! И патронов достаточно.
Лошадь свернула на заснеженную просеку, пошла по узкой тропинке в снегу и выехала на глухую поляну, где весело шумели, толкая друг друга в бока, дружинники.
— Здорово, товарищи! — крикнул, выскочив из саней, Григорий. — Ну, как дела?