Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове
Шрифт:
Приехавший с Кировым высокий человек с большими черными глазами поднял руку и что-то сказал по-азербайджански. Стало тихо. Воспользовавшись этим, он открыл собрание и предоставил слово Кирову.
Киров несколько секунд всматривался в лица собравшихся, дожидаясь, пока утихнет шепот. Он по многочисленным выступлениям интуитивно чувствовал и определял тот критический момент, когда ожидание доходит до предела, когда промедление может все погубить. Именно в этот момент он тряхнул головой и заговорил негромко, без всякого пафоса:
— Товарищи! Перед отъездом в Баку я виделся и говорил с товарищем Лениным.
И
— Товарищ Ленин просил меня передать славному бакинскому пролетариату горячий, искренний привет!
И вдруг аплодисменты грянули с такой силой, что, казалось, задрожали стены барака.
Киров поднял руку, дождался тишины:
— От себя добавлю, что Совет Труда и Обороны и Совнарком РСФСР приняли решение о возведении бакинских промыслов в разряд ударных объектов первостепенной важности. Отныне Баку будет лучше снабжаться, а заработная плата всем промысловым рабочим будет резко увеличена. Начнем строить для рабочих дома.
Опять грянули аплодисменты, раздались возбужденные крики. Киров спокойно и твердо заговорил о насущных делах, недочетах в работе, о тех мерах, которые необходимы, чтобы поднять добычу нефти.
Иногда он приводил смешные примеры, рассказывал о забавных случаях, которые видел на промыслах. Его слушали с удовольствием и громко смеялись.
Обрисовав положение на промыслах и доказав, что самоотверженной работой можно восстановить скважины и спасти залежи от обводнения, он сделал паузу и усилил голос:
— Большевики глядят в будущее. Мы должны перейти на роторное бурение, разведать новые нефтеносные площади, резко превысить довоенную добычу. Скоро наши люди поедут в Европу и в Америку, чтобы закупить новейшее оборудование, пригласить к нам на время иностранных специалистов. Но все это случится еще не скоро. Сейчас нам нужно ремонтировать старое оборудование и самим стараться поправить дело. Я уверен, что славный рабочий класс Баку и на этот раз покажет героическую работу.
Как мы сейчас живем? Плохо живем, товарищи. Бедствуем. Ютимся в лачугах. А когда начнем давать больше нефти, все переменится! Заработки возрастут вдвое, втрое. Еды и одежды будет в достатке, построим красивые дома для рабочих. Целые города возведем возле промыслов. У каждого будет отдельная квартира с газом, с ванной, с туалетом. На промыслы будем ездить в собственных автомобилях. Вот какая будет жизнь, товарищи! Умирать не надо! Построим детские сады, школы, больницы, стадионы, клубы, театры. Все дети будут учиться. И взрослые тоже. Вон сидит бурильщик Ага Дадаш. Хороший рабочий, а неграмотный. И он будет учиться. И я верю: станет он инженером. Будет начальником. Все зависит от нас. Давайте дружно работать, и построим новую жизнь. Мне скоро случится снова быть в Москве и видеться с Ильичем. Могу ли я сказать, что бакинцы не подведут?
— Не подведем! — крикнул кто-то в зале.
— Не под-ве-дем! — дружно ответили сотни голосов.
И, не дав ему договорить, грянули аплодисменты...
Азербайджанец в брезентовой куртке, Ага Дадаш, сидевший на подоконнике, сложив ладони рупором, громко кричал:
— Ура! Кира! Кира, ура!..
Глава двадцать седьмая
В
Крепко пожав руку Кирову, уселись у стола.
— Ты был на промыслах, Мироныч, да? Ты видел, что там творится? — взволнованно начал Мусабеков.
— Эти дни не был. А что случилось?
— Что случилось? Да? Ты должен был поехать и посмотреть сам. Это надо смотреть самому.
— Погоди, Газанфар, — остановил Нариманов. — Ты очень горячишься. Сергей Мироныч ничего но поймет.
— Хорошо. Рассказывай сам. Да...
— Мы только с промыслов, Сергей Мироныч. Приехали порадовать. На промыслах большой подъем. Люди работают, как титаны.
— Как черти полосатые! — вставил Мусабеков. — Все кипит вокруг.
— Да, да, — подтвердил Нариманов, — твоя речь, Мироныч, всколыхнула, зажгла нефтяников какой-то особенной энергией. О ней знают даже те, кто не был на собрании. Знают, что бакинцам обещал помочь товарищ Ленин.
— Понимаешь, Сергей Мироныч, — вмешался нетерпеливый Мусабеков, — люди поверили в будущее. Поверили, что они заживут настоящей жизнью. А бурильщик Ага Дадаш ходит по буровым и бьет себя в грудь, говорит: «Я буду инженером. Это сказал Кира».
— Я рад, товарищи, что произошли отрадные перемены в настроении и в работе нефтяников. Этот подъем, этот энтузиазм нам надо поддержать. Надо всемерно помогать промыслам. Всемерно. Все заводы города сейчас должны работать для нефтяников. Ремонтировать оборудование, насосы, изготовлять недостающие части и детали. И чтобы наши обещания не оказались пустой болтовней, давайте начинать строить дома для рабочих. Подумайте, прикиньте, как лучше организовать дело.
— Непременно подумаем, — сказал Нариманов. — Попробуем найти деньги и материалы... И еще одно дело, Сергей Мироныч. Надо срочно кому-то ехать за границу за оборудованием. Кто поедет? А?
Киров посмотрел в спокойные глаза Нариманова и твердо сказал:
— Ты должен поехать, Нариман. Больше послать некого. Ты мудр. Ты сумеешь повести себя там достойно.
— Но ведь я не инженер?
— Не беда. Инженеров возьмешь с собой. Нам важно, чтобы переговоры вел не инженер, а государственный деятель. Полномочный представитель Советской России. Кроме того, тебе, как писателю, полезно посмотреть западный мир. Что, согласен?
— Миссия нелегкая, но заманчивая.
— Подумай, Нариман. Подумай, дорогой друг. Я уверен: это дело по тебе...
Губкин не появлялся. Киров знал, что он до ночи нa промыслах — берет для анализа пробы воды из затопленных скважин, вместе с геологами «Азнефти» проводит исследовательскую работу.
Но как-то Серебровский позвонил и сказал, что Губкин собирается в Грозный.
— Как, совсем?
— Да, оттуда поедет в Москву. Но он бы очень хотел повидаться с тобой перед отъездом, Сергей Миронович. Можно завтра?