Ради смеха, или Кандидат индустриальных наук

Толмачев Геннадий Иванович

Он геолог. Она врач. Он работает в поле, она — в Алма-Ате. Он очень скучает, и она, стало быть, тоскует но мужу. Те, кто знает Виталия Алексеевича Зубова, считают, что страдания Вертера по сравнению с его любовью — не больше, чем вздох мальчонки на вечернем киносеансе. Ходит он себе целыми днями по полю, срывает с саксаула желтенькие цветочки, ставит в какую-нибудь тару и на листочке пишет: «Нина». На песке писал, па скалах. А однажды попалась под руку разлинованная бумага, и он начертил полностью: «Зубова Нина».

В конце месяца на Доске

Почета экспедиции появилось новое имя: «Зубова Нина. План 262,7 процента». Это на доске. А в карман любящий супруг положил более двухсот рублей. И перестал с той поры Виталий Алексеевич ходить за цветочками в саксаульную рощу, перестал заветным именем размалевывать скалы. Все помыслы только об одном: самый родной человек должен работать лучше всех, ударнее всех, а главное, чтобы заработок крепчал день ото дня.

А Нина Зубова тем временем в Алма-Ате заглядывала в ухо, в горло, в нос и ничуть не беспокоилась о той далекой Доске Почета, где ее имя красовалось на первом месте. И ничего, кстати, не имела против махинаций мужа.

— Не пишите в газету. Мы ведь любим друг друга, — задушевно проинформировал нас В. А. Зубов. — Ведь Нина для меня самая родная!

Да, родная кровь — это не шутка. «Не порть мне кровь», — слышим мы подчас от своих родичей. И мы не портим. Для этого ломаем перед кем-нибудь шапку или сами, дабы угодить родному человеку, даем кому-нибудь по шапке.

Утверждать, что кумовство — опасная болезнь, безусловно, хватить через край. Это явление относится к той части докладов, которую мы начинаем со слова «однако» и в которой призываем, засучив рукава, бороться без пощады.

И кое-где следует начать со скромности. Однажды многие газеты с удовольствием напечатали заметку «За сеялкой… генеральша». Речь шла о том, что жена директора совхоза, генерала в отставке, в трудную для хозяйства пору стала работать сеяльщицей.

Спрашивается: ну и что? И где, давайте рассудим, быть генеральше в посевную пору? На океанском лайнере? На премьере в «Ла Скала»? Словом, зряшная шумиха. Просто это один из многих тысяч примеров, когда личные семей-пые интересы не заслонили общественных.

Когда я писал эти строки, раздался стук в дверь, и в кабинете появилась полная, пыщущая здоровьем дама.

— Здравствуйте, — сказала дама. — Я ваша тетя. В кабинете стало очень тихо.

— Чья т-тетя? — спросил я.

— Именно твоя, племянничек. — Дама разверзла объятия, и я поднялся ей навстречу.

Минут через десять я ничуть не сомневался, что роднее и ближе человека, чем моя распрекрасная тетя, в мире нет. Именно ей я обязан тем, что держу сейчас ручку не горстью, именно она выхолила, вырастила, выпестовала меня.

— Племянничек! — сказала она, — не мог ли бы ты за всю мою щедрость и доброту оказать мне маленькую услугу? Моя золовка подала документы на стюардессу…

— Тетя, какой разговор! — ответил я. И тут мой взгляд упал на недописанный фельетон.

Тетя стояла рядом. Она молчала.

— А будь что будет! — сказал я

и…

Месть из колодца

Весело жилось предкам! Раньше как? То домовой ночью под кровать загонит, то покойничек зайдет побеседовать, а то, смотришь, и бабуся по своим нехорошим делам на метле мимо промчит. Чудеса кругом.

Сейчас не то. Сейчас дворники за метлы спокойны, потому как пенсионеркам они без надобности. Ну, а если и взбредет какой колдунье на метле почудить, то ускачет она недалече, до первой «скорой помощи».

Нет, чертей или привидений в нашем рассказе не будет. Но в столице, как заявил один во всем разбиравшийся милицейский работник, где-то что-то не то. Шкодит кто-то. Скрытно. Загадочно. Не щадя ни детей, ни стариков.

Поймать злоумышленника помог случай. Ближе к ночи вдруг откинулась крышка колодца, и оттуда выпрыгнул злоумышленник. Тот самый. Волосы всклокочены, весь в мазуте. Обратив свое хохочущее лицо в сторону огромного здания, он голосом магистра Фауста прокричал:

— Остановись, мгновенье, ты прекрасно!

И сразу в окнах дома, где проживает полтысячи трудящихся, замелькали странные тени. Картина точь-в-точь, как в предбаннике. Жильцам мгновение едва ли представлялось прекрасным. Потому что злоумышленник отключил горячую воду, и омовение пришлось довершить при помощи кастрюль и лоханок.

Злоумышленника схватили. И странно, он не пытался улизнуть и не проявил особого беспокойства.

–  Руки прочь от директора! — когда ему все надоело, воскликнул он.

— Это кто тут директор? — не поверили ему.

–  Я сам и есть директор, — сказал злоумышленник.

Предъявил документы — и правда. Вано Саркисян директор тепловых сетей города.

–  Ну и ну! А в колодце-то что делали?

Вано сначала гордо вскинул голову и лишь потом ответил:

— Отмщенье, любопытные, отмщенье!

Вслед за этим оторопевших граждан окутал синеватый дымок из выхлопной трубы «Москвича» последней модели, и Вано Саркисяна не стало. Хорошо, когда инженер встает к станку, не менее приятно, когда агроном ведет комбайн, и очень плохо, когда директор Саркисян сам спускается в колодец. Потому что из колодца Вано Саркисян имеет привычку мстить.

Приходит он однажды на работу, снимает трубку, а телефон молчит.

— Отключили, товарищ Саркисян, — докладывают ему, — за неуплату.

— Что-о? Ну, они еще пожалеют об этом. И попляшут. Он садится в машину — и к колодцу. Распахивает крышку и, ругаясь, как простой сантехник, получивший производственную травму, директор приступает к акту мести. Думаете, он посадил на холодную воду работников городской телефонной сети? И не подумал. Много ли проку с сошкой связываться? На уличный обогрев В. Саркисян перевел работников Министерства связи: мол, знай наших! И в министерстве жалели, что кто-то зачем-то отключил грозному директору телефон. Жалели, ну и, само собой, плясали: холодно ведь.