Ради жизни на земле (сборник)
Шрифт:
— Да ты проходи, парень, чего там стоишь! — весело сказал Пастухов, поднимаясь из-за стола.
Гость молча снял пальто, шапку, повесил их на вешалку, приблизился к столу. Руки никому не подал, сел.
— Значит, интересуешься, что мы за народ? — начал Пастухов. — Правильно. Время такое. Смутное. Мало ли какие люди могут встретиться. Но в нас можешь не сомневаться. Вот спроси Дзюню, он нас знает. Инженеры мы, строители, эвакуировались из Ровно.
— Цэ ж мои добри знайоми. Их и батько мий знае. Воны до нього и прыихалы.
— 3 Ровно? До твого батька? — Коваль исподлобья
— Хватыть, Грыцко, давай лучше выпьемо. — Дзюник разлил вино в стаканы.
Коваль выпил, ни с кем, даже с Панчаком, не чокнувшись, и встал:
— Ну, я пишов.
— Да что ты, парень, — возразил Пастухов. — Время-то десять, комендантский час. Пропуска, небось, нет.
Панчак с трудом усадил Коваля на стул. Снова налил вина. Пастухов наклонился к патефону, чтобы перевернуть пластинку. И тут из кармана его пиджака с глухим стуком выпал «кольт».
— Эге! Таки, значить, вы строители, — криво усмехнулся Грыць. — Десантники вы, вот кто.
— Какие десантники? В центре города! — пытался разубедить мельниковца Степан. — А пистолет — что ж, многие сейчас с оружием ходят: война.
Коваль стоял и, видно было, не собирался больше садиться. Отпустить? Чтобы пошел в гестапо, которое тут рядом, в трех кварталах? Нет, это не годится.
— Послушай, парень. Хочешь, возьми ты себе эту пушку. Она мне не нужна.
Степан положил заряженный «кольт» на стол. Сам отвернулся к трюмо и, достав расческу, стал причесываться. Михаил Кобеляцкий с Панчаком ушли на кухню якобы готовить кофе и внимательно следили оттуда за незваным гостем. Пастухову в зеркало хорошо видна была комната, угол стола, где лежало оружие. Причесываясь, он придерживал в рукаве миниатюрный бельгийский «маузер», а сам продолжал уговаривать Коваля. И вдруг к оружию потянулась рука, белая, с наманикюренными ногтями. Сомнений не оставалось: перед разведчиками враг, опасный и коварный. Мгновение — и, повернувшись к несговорчивому бандиту, Пастухов пустил ему пулю в висок. Коваль рухнул на стул, затем сполз на пол.
В дверях кухни, белый как снег, стоял Дзюник. Обойдя его, Кобеляцкий приблизился к убитому.
— Такие дела, Степа… Куда ж мы его теперь, а?
И в самом деле, куда? Значит, обезвредить врага — это было лишь полдела. А попробуй теперь спрятать концы.
Выход подсказал попавший на глаза мешок из-под сахара, плотный, большой, с германским орлом на штампе.
Назавтра Панчак подогнал к дому пролетку.
— Подкинешь, дядько, мешок сахару до базару?
— А мне что? Грузи. Абы гроши платили.
Кобеляцкий, кряхтя, тащил по лестнице мешок.
Пастухов сзади придерживал ношу. Сели в пролетку вдвоем. Дзюник, провожая их, ковырнул пальцем угол плотно зашитого мешка. Присел на корточки.
— Нет, вроде не сыплется. Ну давай, с богом! Продать вам удачно сахарок!
Возница усмехнулся:
— Такой товар сейчас с руками оторвут. Где раздобыли-то?..
— Ты, старина, знай свое дело, маши кнутом, — оборвал его пассажир в немецкой шинели.
— Я ничего, я так… — Извозчик подобрал оброненные
Отпустили пролетку за квартал от рынка. Михаил потащил «сахар», Степан, рассчитавшись с возницей, тоже пошел следом, зашел за угол, выглянул: пролетка застучала обратно.
Кобеляцкий стоял в базарной толчее. Отмахивался:
— Да нет, не продается, сам купил.
Степан помог ему взвалить мешок на плечи, и через четверть часа они были у старика Войчеховского. Попросили позволения спрятать до прихода наших «одну вещь». Вырыв в углу двора, под мусорным ящиком, яму и закопав мешок, они вновь подвинули ящик на место. Посмотрели друг на друга:
— Был фараон и нет фараона, — сказал Кобеляцкий.
Так в карманном календаре Пастухова появилась загадочная надпись.
Через неделю (об этом рассказывает другой помеченный карандашом листок календаря) у Пастухова произошла встреча с новым «фараоном». В связи с притоком беженцев из Ровно, и особенно после убийства Бауэра, жандармерия усилила наблюдение за каждым, кто казался подозрительным. Однажды на улице Легионов Пастухов скорее почувствовал, чем увидел, что кто-то неотступно следует за ним. Он пересекал проходные дворы, петлял по закоулкам, садился в трамвай, и всюду вот уже три часа неотступно следовал за ним юркий тип в зеленой гуцульской шляпе с перышком. Как избавиться от него? Пустить в ход оружие? Но на улицах столько народу.
Степан направился в сторону Краковского базара. Как зачумленный, обходили львовяне этот зловещий район, где оккупанты расстреляли несколько десятков тысяч людей. Свернул в узкую темную улочку полуразрушенного Еврейского квартала. Стал за углом. Шпик, не ожидая такого маневра, запыхавшись, проскочил мимо и… тут же получил пулю.
Возвращался Степан домой, думал: нет, так не годится, нужны хорошие документы. Кроме слежки на улицах, усилилось наблюдение во дворах, контроль за жильем и жильцами, участились облавы. Вот уж и дворник подозрительно косится: кто, мол, такой?
А ходить по городу необходимо. Каждый день. Особенно привлекал разведчиков вокзал. Здесь появлялись важные особы фашистского рейха, и вообще это объект № 1 для диверсий. Но сколько ни толкались разведчики на привокзальной площади, проникнуть на вокзал не удавалось. Нужны были специальные документы. Какие?
В толпе то и дело появлялись люди в фартуках и с тележками — так называемые «возпари». Они подвозили чемоданы немецких офицеров к поездам и от поездов. Пастухова осенило:
— Где бы добыть такую телегу, а, Миша? — сказал он Кобеляцкому. — Ведь эти «рикши» запросто проходят на вокзал.
— Слушай, Степа, да это же то, что нам нужно, — обрадовался Кобеляцкий и вдруг крикнул одному из «возпарей»:
— А ну, стой! Документы!
«Возпарь», приняв дюжего незнакомца в немецкой шинели за полицая, засуетился, полез за пазуху.
— Вот, прошу, пане. Документы в порядке.
«Полицейский» внимательно изучил аусвайс, патент на право работать носильщиком. Небрежно бросил их на тачку:
— Иди!
Ясно, какие нужны бумаги, неясно только, где их взять. Вот когда пригодился бы Струтинский…