Радиостанция«Тамара»

Приставкин Анатолий Игнатьевич

– Почему вы так долго не приезжали? – и по-иному, теплее взглянула на меня. – Были заняты? Или забыли?

Я не стал заверять, что я все время помнил. Сказал:

– У нас все телефоны на работе отключили.

– Что-нибудь случилось?

– Да нет. Отключили и все. Чтоб меньше болтали.

Конечно, я знал, что произошло, но зачем ей рассказывать. У нее свои проблемы. У нас свои. Да и считал ее интерес лишь данью вежливости. Но она вдруг спросила:

– А что там у вас за странная передача какая-то объявилась… «Татьяна», что ли?

– «Тамара», –

подсказал я, но негромко. Мы всходили на платформу, кругом было много народу.

– Да, да! – подхватила Алена. – Про нее кругом говорят, а я, оказывается, ничего и не знаю! Хотела приемник починить, но там какая-то лампа сгорела… А он немецкий, «телефункен», к ним никаких ламп в продаже нет!

– Я починю, – пообещал я, чтобы замять неудобный здесь разговор.

Но Алена никакого неудобства не испытывала. Глядя с интересом мне в лицо, она допытывалась, выспрашивала:

– Правда, что она подпольная? И что ее ищут? Мне все уши прожужжали, такие рассказывают страсти! Такое чувство! Нет, честно, не знаете? Или не хотите сказать правду?

Кажется, она еще что-то говорила, а я, оглянувшись, приметил знакомый женский профиль: серая каракулевая шубка, платочек с узорами и кокетливый завиток волос над розовым ушком… Люся! Наша родная секретчица! Она толкалась совсем рядом, но не на виду, и смотрела совсем в другую сторону. Но я прямо-таки кожей почувствовал ее интерес, и знобкий холодок пробежал по спине: она все, все слышит и ловит, ловит каждое произнесенное Аленой слово своим невинным, своим розовым, нежным ушком!

– Да что с вами? – спрашивала Алена обидчиво.

В этот момент, слава богу, подошла электричка и мы вошли в вагон. Я сел и сразу оглянулся; народу было немного, но Люси я нигде не увидел. Свободно вздохнул, откинулся, снимая фуражку, и вдруг обнаружил Люсю за своей спиной. Она сидела, как бы не замечая нас, поглядывая в окно. Но это маленькое розовое ушко, способное уловить все, о чем мы говорим…

– Какая она? – продолжала настаивать Алена.

– Кто – она?

– Эта… ваша «Тамара»?

– Почему наша? – разозлился я. – Вот приеду, починю твой «телефункен», тогда узнаешь! Какая!

– Правда почините? – обрадовалась Алена. – Я буду ждать. Но скажите, вы хотите быть на его месте? Только честно? Чтобы так говорить о любви?

– Не знаю.

Правду сказал, что я не знаю.

– Напрасно, – упрекнула Алена, огорчаясь. – Девушки, между прочим, рискованных любят! А лично я, – произнесла Алена почти с вызовом, – я бы вас очень зауважала, если бы узнала, что способны на такой поступок. Наверное, влюбилась бы в такого человека!

– Трепач он, между прочим, – вырвалось как-то у меня. Уже было наплевать, слушает меня эта штатная стукачка Люська или не слушает. Как говорят, понесло на волнах ревности. – Тоже мне герой за чужой счет, а из-за него, между прочим, люди могут пострадать! И уже страдают!

– А совесть? – спросила Алена странно. – Не страдает? – И посмотрела на меня как-то

необычно, словно бы жалела. И отвернулась, считая, что разговор у нас с ней закончен. Я и сам это почувствовал и встал, решив уже не ехать до своих Подосинок, а сойти у работы, то есть там, где еще недавно по наитию выбирал себе электричку. Выбрал, называется!

– До свидания, – сказал я Алене. – А приемник я починю…

Она не ответила. И не попрощалась.

Я сошел, еще не зная, что буду делать, и тут же услышал, как мимо звонко простучали каблучки Люси, увидел ее быстро удалявшуюся меховую спинку и медленно двинулся вслед.

Возле пивной палатки, самой обшарпанной точки у железной дороги, но тем не менее желанной и посещаемой, судя по толпе мужчин, стоял Горяев, а рядом – полноватый блондин в летчицкой кожаной куртке, но без шапки, с одутловатым красным лицом.

Шея и даже проплешина на голове были у него особого красноватого цвета: то ли рано загорел, то ли сейчас вышел из бани. Они пили пиво, будто занимались делом, серьезно, сосредоточенно, и лишь по временам перебрасывались короткими фразами.

Все это я увидел на подходе и уже было собирался прошмыгнуть мимо, но Горяев, протянув руку с кружкой, обрадованно закричал:

– Брат Аркадий! Какая встреча! Куда и откуда?

Может, это вышло несколько театрально, но искренне, а блондин сразу развернулся всем телом и произнес снисходительно:

– И я – Аркадий. Какая встреча! Глаза у него были голубые, но холодноватые, как весенняя водичка.

– А я – не Аркадий, – ответил я не совсем приветливо.

– Он правда не Аркадий, я пошутил, – миролюбиво сказал Горяев, и они, допив пиво, попрощались. Блондин, кивнув мне на ходу, направился к станции, и теперь я увидел со спины, что ноги у него больные и ходит он едва-едва. Горяев задумчиво посмотрел вслед. – Пиво будешь?

Я помотал головой, пива я не хотел. Да ничего я не хотел. Такое было в этот день настроение.

– Не сидится в воскресенье дома? – спросил Горяев. И опять посмотрел в ту сторону, куда ушел его приятель, видно, мысли были далеко. И вдруг предложил: – Ты вот что, проводи-ка меня, если без дела. Мне в поселок надо, а тебе, кажется, все равно, да?

Он обогнул ларек и появился уже с велосипедом. Мы двинулись по обочине дороги к поселку, только теперь, когда он придерживал за рога свой велик, я обратил внимание, что рука уже не на привязи.

– Поправился?

– Гипс сняли, но… Еще рентген, то да се… Приходится терпеть, – отвечал он, но как-то нехотя. И вдруг добавил: – У Аркадия-то хуже…

– Тоже… на этой?.. – Я не стал называть катапульту, но Горяев и так понял.

– Конечно. У него, в общем, в момент выстрела отчего-то одна рука подогнулась, тело сместилось, и весь удар пришелся на позвоночник, но под углом… А в результате… – он не договорил.

– Какого выстрела? – Мне показалось, что я ослышался.

Горяев усмехнулся и отчего-то посмотрел на небо.