Радиостанция«Тамара»
Шрифт:
Остальная инженерия, располагающаяся на втором этаже, хоть и специалисты вроде Трубникова или Ванюшина, который из-за экспериментов у нас застрял, все они, по заверению того же Трубникова, «вумные, как воблы, и вопытные, как вутки». Но все это «техретически», как утверждает уборщица тетя Паша. А она цену нам знает. А значит, без нас они там наверху никакой передатчик не склепают. К их вумным головам чужие и ловкие руки нужны.
Да, вот еще запамятовал, что болтаются у нас два бездельника-практиканта из авиационного института, которым нужно за время практики организовать себе дипломные работы. Но они ребята современные и резонно считают, что дипломы каким-то образом сами возникнут из наших разработок, и поэтому ничем не заняты, кроме бильярда.
Собрали нас в конференц-зале, на втором этаже. Пришли все, даже из других лабораторий, потому что ждали не только проработки, но каких-то сведений или подробностей, да и занятно было публике за счет работы организовать себе маленькое развлечение. Но никакого развлечения не получилось. Объявился мужчина неопределенных лет, чуть седоватый, в штатском, по виду похожий скорее на бухгалтера, чем на майора госбезопасности, хотя все уже знали, что он майор, а вместе с ним пришел и начальник лаборатории Комаров, как всегда молчаливо-грустный, и некая Люся – девица из первого отдела. Человека представили: Андрей Андреевич, и он без предисловий, поглядывая на часы, стал популярно объяснять, что явление «Тамары» – никакая вовсе не случайность и не хулиганство, а хорошо организованная диверсия вражеской агентуры, и все силы брошены на поимку и ликвидацию данной организации. Но вот вопрос, который невозможно не задать самим себе: как в нашей среде, в нашем обществе могло появиться такое чрезвычайное и опасное явление, как эта радиостанция? И не потеря ли всеми нами бдительности тому причина? И бдительности, и дисциплины. А может быть, и нашей идейности?
Штатский майор Андрей Андреевич заглянул в бумажку, которую ему подвинула Люся, стервозочка с милым улыбчивым лицом, ее отвратительный характер выдавали тонкие, всегда поджатые губы, и стал приводить примеры из жизни нашей лаборатории, как-то: несвоевременные уходы с работы, плохой учет деталей, взятых со склада, и очевидное их разбазаривание и вообще – пренебрежение законами о сохранении тайны, когда схемы валяются на столах, а на особо секретную локаторную площадку могут пройти все кому не лень. Там даже чьи-то козы пасутся! Вот до чего дошли!
– А чего их секретить, локаторы-то американские? – спросил Ванюшин, он сидел в первом ряду и листал журнал «Радио», вовсе не делая вид, что это словоговорение его хоть как-то интересует. Штатский майор внимательно посмотрел на Ванюшина и спокойно ответил:
– Вот и видно, что товарищ хоть и наукой занимается, а не понимает, как важно сохранять научную тайну. Локаторы, может, и американские, я этого не знаю, но зачем потенциальному врагу, который где-то рядом с нами, знать, что у нас нет других локаторов? Зачем, спрашиваю, ему знать об этом? – он строго осмотрел нас всех и, не повышая голоса, добавил: – Чувствую, что некоторые товарищи не прониклись серьезностью ситуации, а жаль, очень жаль… В поселке появилась масса самодельных приемников, настроенных как раз на волну «Тамары», и не только «Тамары», там и «Освобождение», и «Голос Америки»… То есть станции, от которых постоянно исходят ложь и клевета. К нам попало несколько таких самоделок, и мы сейчас пытаемся разузнать, где их производят и кто. Но и без экспертизы ясно, что собраны они из дефицитных, а значит, ворованных деталей, и возможно, хотя точных данных у нас пока нет, что их собирают и на территории вашего почтенного института. Такие-то дела, товарищи, – сказал штатский майор и снова из-под очков оглядел нас, будто хотел проверить, пока на глазок, не собираем
Стало неуютно от всего услышанного, сидящие рядом со мной будто сжались, напряглись под этим брошенным на нас всевидящим оком. И только двое, кажется, не ощутили драматичности момента: Ванюшин, продолжавший внимательно рассматривать журнал «Радио», да еще один из практикантов. Я видел, как он написал записку: «Танечка, отдайте передатчик, зачем он вам нужен?» – и пустил по рядам нашей лаборантке.
Та прочла и испуганно обернулась, пытаясь понять, кто так неумно шутит, наткнулась на глуповатую улыбочку практиканта и покрутила пальцем у виска: идиот!
После штатского майора выступил по обязанности Комаров и негромко, почти уныло повторил все те же слова о потере бдительности, о дисциплине, пояснив, что с этого дня ужесточаются всякие выходы за проходную, а также вводится особый контроль за использованием радиодеталей и некоторые другие строгости. Хватит ходить из комнаты в комнату, пора работать, закончил он.
– А как же работать, если не общаться? – опять спросил Ванюшин, его наивные реплики вызывали у слушателей улыбку, а у Люси нечто наподобие зубной боли.
Таких фанатов, как Ванюшин, не помнящих ни о чем, кроме работы, она ненавидела особенно сильно и этого не скрывала. Тоном классной дамы, наставляющей плохого ученика, она сказала, что все люди как люди, сидят и работают, только у Ванюшина вечно фокусы, на днях, например, забыл опечатать дверь в лабораторию, когда оставался допоздна, а еще ранее вообще не оформил допуск на вечернюю работу, из-за чего была вызвана по тревоге охрана и разразился скандал. Ну как можно с такими иметь дело?
– Да не имейте, вы лично мне совсем не нужны, – отозвался простодушный Ванюшин, пожав плечами, и уставился в свой журнал, а Люся картинно развела руками и посмотрела на майора в штатском, мол, видите теперь сами, в какой трудной обстановке приходится работать. И майор понимающе кивнул: «Вижу, если надо, поможем». Так, во всяком случае, поняли тот кивок сидящие в зале и – не ошиблись.
Но, конечно, никто не мог знать, что штатский майор написал на кусочке бумаги записку и подвинул Люсе: «Ванюшин что, настоящая его фамилия?» И Люся тут же письменно ответила: «Кажется, да, если надо, проверю». Он кивнул: мол, выясните, а записку убрал себе в карман. Люся же, ощутив поддержку, стала называть другие факты, свидетельствующие о расхлябанности работников лаборатории и притуплении (она это слово слыхала на недавнем совещании в горкоме и не преминула воспользоваться) бдительности, а это прямой путь к преступлению… Ей уже никто не возражал, все сидели потупясь, ожидая окончания. А когда отпустили, повалили в курилку, в лаборатории курить не разрешалось, оживляясь и разминая онемевшие ноги, раздались первые невинные шуточки по поводу того, что скоро вот и в туалет придется выписывать допуск, не без того… А комнатам вести меж собой деловую переписку!
– Вам шуточки, – пожаловался кто-то из инженеров. – Но ведь без подписи министра теперь и конденсатора не получишь!
– Скажите спасибо «Тамаре»!
– Я бы так сказал, что… да где ее найдешь?
– За рукоприкладство и сам срок получишь!
– Зачем же драться? – раздался чей-то голос. – Я бы тысчонок десять вольтиков к нему подключил, и пусть потом доказывает, что он не вольтметр!
– Ну, тогда вы уж сразу его – на электрический стул! – Я узнал голос Трубникова, он, как всегда, ерничал.
– А чего с ним чикаться? – возразил кто-то. – Попадется паршивая овца в стаде, всем жизнь испортит! А мы еще его пожалеем: ах, какой несчастный, по Тамаре своей истосковался, ему, видите ли, надо перед всеми душу свою вывернуть! А о моей душе он подумал? Когда нас по подозрению трясти начнут, это гуманно? Да?
– А я скажу – он над нами над всеми издевается, – крикнул еще кто-то.
– А вы над ним поиздевайтесь! – предложил сочувственно Трубников. – Чем мы хуже?
Возьмем да и создадим свои радиостанции… Радио «Вера» или, к примеру, радио «Катя»…