Радость
Шрифт:
Как-то ко мне обратилась одна молодая особа с просьбой помочь ей понять собственную запутанную жизнь. Бетти, как я буду дальше звать эту женщину, воспитывалась в нескольких домах, где она была приемным ребенком, и рассказала мне историю сексуальных злоупотреблений, которым она подвергалась начиная с десятилетнего возраста. Возникшая у нее на сегодняшний день путаница в жизни была связана с проблемами, которые существовали в ней применительно к мужчинам. Их влекло к Бетти (она была женщиной привлекательной и даже соблазнительной), но отношения с ними почему-то все время вели в никуда. Была в ней одна удивительная особенность: в помещении она источала какой-то густой сексуальный аромат, который был почти осязаем. Поскольку это был ее естественный запах, она совершенно не осознавала его наличия. Подобно Мадлен, Бетти существовала на двух уровнях. Один из них был поверхностным, и здесь она функционировала как сексуальная женщина — умудренная, изощренная и весьма компетентная во всех нюансах. Второй уровень был глубинным, и тут Бетти была до крайности запуганным маленьким ребенком, неспособным горько расплакаться или впасть в сильный гнев. Она вела себя так, словно находилась во власти какого-то сексуального заряда, который,
Бетти нуждалась в моей помощи, и единственный, с ее точки зрения, способ реально получить искомое содействие с моей стороны состоял в том, чтобы посредством своей сексуальной эманации, или, иначе говоря, излучения, возбудить во мне эротический интерес к ней. Она изливала свой генитальный запах вовсе не сознательным образом — он порождался тем фактом, что ее влагалище становилось заряженным и возбужденным, что для нее самой оставалось, однако, незамеченным. Указанное возбуждение наверняка брало свое начало в давнишнем сексуальном злоупотреблении и не было ее собственным чувством, так что она не отождествляла себя с ним. Опыт жизни приемыша научил Бетти пользоваться этим навыком начиная с достаточно раннего возраста. При этом она еще тогда обнаружила, что если ее приемные матери были к ней враждебны, поскольку — как женщины — не доверяли ее сексуальности, то мужчины сексуально реагировали на нее. Как всякий ребенок, она, действуя сознательно или бессознательно, пыталась получить от своих приемных отцов какую-то поддержку, но они лишь использовали ее для собственных целей. Я убежден, что на каком-то полускрытом уровне эти мужчины жалели Бетти и даже хотели ей помочь, но на более наглядном и непосредственно воспринимаемом уровне они попросту извлекали сиюминутную выгоду из ее нужды и беспомощности, злоупотребляя своими возможностями и используя ее сексуально. В неизбежном отчаянии она проявляла податливую покорность и в тоже время где-то в глубине верила, что этот взрослый человек любит ее. Это, увы, не срабатывало. Приемная мать чуяла, куда все клонится, и Бетти отсылали к другим приемным родителям, где снова повторялась точно такая же история.
Бетти проходила у меня терапию сравнительно недолго, и у меня не было времени с должной полнотой проанализировать ее прошлое. Она подавила в себе большинство ранних воспоминаний, а в тот момент, когда я столкнулся с нею — это было много-много лет назад, — у меня отсутствовала та глубина понимания всей указанной проблематики, которую я приобрел сейчас. Человек учится на собственных ошибках. Однако интуиция подсказывала мне, что в своей основе события ее жизни развивались именно так, как я только что рассказал, поскольку мужчина, который рекомендовал мне Бетти как пациентку — а она в тот момент делила с ним ложе и работала на него, — был мне известен как лицо, склонное к сексуальным и иным злоупотреблениям и унижениям. Его подход к женщинам был таков: предложить помощь, которая ему самому казалась неподдельной и чистосердечной, а потом, когда женщина, что называется, «клюнула», — использовать ее сексуально. Это именно тот тип мужчин, которые и должны были всю жизнь манить Бетти, хотя действия по принуждению к сожительству могли многократно повторяться в ее биографии. Впрочем, Мадлен тоже должна была пройти через сходное принуждение, чтобы в конечном итоге вступить в связь с мужчиной, который физически унижал ее. Позволю себе напомнить, что точно так же обстояло дело и с Мартой, о которой я рассказывал в главе 3. До тех пор пока все эти женщины останутся зафиксированными на поиске мужчины, который будет их любить и защищать, их будут использовать и унижать. Взаимоотношения таких женщин с мужчинами не могли переродиться в продуктивные. Мужчины реагировали на них как на сексуальные объекты, а не как на сексуальных личностей, поскольку сами эти дамы не воспринимали себя как личностей. Их чувство собственного Я было слишком серьезно повреждено тем, что в детстве их близкие так или иначе злоупотребляли ими сексуально.
Сексуальное злоупотребление производит на половую сферу жертвы эффект преждевременного перевозбуждения. Невзирая на испытываемый страх, происходит импринтинг («впечатывание») в личность пострадавшей сексуального возбуждения случившимся половым контактом, поскольку в детском сексуальном аппарате этот контакт остался неразряженным. Влечение этих женщин к тем мужчинам, личность которых видится бедным жертвам весьма подобной личности того человека, кто сексуально злоупотребил ими, а также присущее всем им сексуальное подчинение являются бессознательными попытками освободиться от собственной зафиксированности на ужасном детском опыте за счет того, чтобы заново пережить случившееся и разрядить то, что тогда по определению не могло разрядиться. Но из-за их диссоциации от тела ничего подобного не происходит.
Люсиль рассказывала мне, что постоянно ощущает возбуждение во влагалище, которое она воспринимает как посторонний или чужеродный элемент. Основная доля ее сексуальной деятельности была нацелена на разрядку этого возбуждения, чтобы получить возможность хоть на время избавиться от своих чуть ли не вечных терзаний. Но это не срабатывало, поскольку чувство освобождения, которое она испытывала после занятий сексом, длилось недолго. Люсиль оказалась в безраздельной власти какой-то чуждой силы — сексуального заряда от злоупотребившего ею мужчины, который она оказалась не в состоянии разрядить. Ведь полноценная разрядка наступает у человека лишь тогда, когда волна возбуждения движется по всему телу вниз, к половым органам, а затем покидает их. Насилие, объектом которого она стала в юном возрасте, то есть перед тем, как в ней развилась способность полноценно разрядить сексуальное возбуждение с помощью оргазма, привело к тому, что ее половые органы оказались заряженными той силой, над которой индивид не располагает сознательным контролем. Молоденькая
Жертва сексуального злоупотребления может снова войти во владение своими половыми органами, если она позволит охватившему ее возбуждению течь вниз, по направлению к этим органам, а затем — влиться прямо в них. Именно такова и есть картина нормального сексуального поведения, но в случае рассматриваемых нами жертв злоупотребления такая модель физически блокируется полосой напряжения, обвивающей талию, а психологически — сильнейшим чувством стыда применительно к собственным половым органам, которые рассматриваются как нечто нечистое, грязное. Очень большое количество женщин испытывает стыд из-за своей сексуальности, поскольку в свое время этому чувству они не дали возможности развиться в полноценное выражение любви. И тем не менее сексуальность действительно является выражением любви, проявлением желания быть как можно ближе с другим человеком, слиться с ним. К сожалению, такая любовь часто смешивается со своей противоположностью — враждебностью. Большинство людей сохраняет неоднозначные чувства в связи со своими детскими переживаниями, в которых родительская любовь сочеталась с исходящими от них негативными и враждебными импульсами. Это весьма наглядно проявляется в большинстве случаев, о которых я уже успел рассказать, но у меня имеется убежденность, что подобные явления отнюдь не единичны и имеют место в большинстве семейных отношений. Человек, которого когда-то предали те, кто пользовался его любовью и доверием, не в состоянии полностью и безоговорочно капитулировать перед любовью. Я видел целый ряд женщин — жертв сексуального злоупотребления, у которых наблюдались картины поведения, сходные с только что описанными. Это были образованные и интеллигентные особы, жизнь которых оказалась серьезно искалеченной тем, что давным-давно они явились жертвами отвратительного злоупотребления. Все они характеризовались наличием множественной (как бы расщепленной) личности, что брало свое начало в конфликте между их сексуальным возбуждением и страхом, между ощущением своей желанности и сильным чувством стыда. И во всех подобных случаях сексуальность не становилась интегральным аспектом их личностей.
Некоторое время назад я консультировал исключительно красивую женщину сорока с небольшим лет по имени Энн, проблема которой состояла в чрезвычайной ригидности ее тела, затруднявшей ей буквально все и всяческие движения. Она рассказывала в качестве примера, что когда на ежегодном бале, проводившемся в колледже, ее выбрали королевой, то, спускаясь по лестнице в холл, где ей должны были возложить на голову присужденную корону, она испытывала заметные трудности. Врачи оказались не в состоянии вылечить указанное расстройство, поскольку не находили у нее никаких неврологических отклонений. Она сама была убеждена, что ее состояние имеет эмоциональные причины. С двенадцати до восемнадцати лет ее отец регулярно поддерживал с ней половые отношения. Он был горячо влюблен в нее, и она отвечала взаимностью. Энн описывала отца как самого выдающегося человека в графстве, которого обожали и добивались все, включая его собственную дочь. Энн объясняла свое физическое состояние тем, что в сексуальных контактах с отцом не могла позволить себе достичь кульминации, поскольку в этом случае испытала бы огромный стыд и чувство вины. Отказываясь капитулировать перед своими сексуальными чувствами, она могла в тот момент питать убеждение, что поступает так ради отца — который так сильно нуждался в ней. Энн утверждала, что сама она любила его — и это, по моему убеждению, было чистой правдой. Не сомневаюсь я и в том, что отец тоже любил ее — но одновременно предавал.
Его предательство сделало для Энн чрезвычайно трудным делом последующую сексуальную капитуляцию перед каким угодно мужчиной. Она длительное время была замужем за человеком, которого любила, но, по ее словам, потребовалось много лет, пока она смогла испытать с ним оргазм. Принимая во внимание ту степень телесной ригидности или жесткости, от которой Энн по-прежнему страдала, я не думаю, что она могла легко или в полной мере отдаться любовной страсти. Причиненный ей урон был гораздо сильнее, чем она знала или признавала.
Предательство, равно как и измена, всегда считалось тягчайшим преступлением и относилось к разряду тех, за которые в давние времена полагалось карать смертью. По моему глубокому убеждению, Энн удерживала в себе громадный заряд гнева против отца за его поведение. Закрепощенность, ригидность ее тела была не только средством контролировать владевшую ею сильную страсть; она служила также для подавления скрытой ярости и для контроля над ней. Ведь точно так же, как мы таем и плавимся от любви, мы холодеем и стынем от ненависти. Однако ненависть присутствовала во внешнем слое ее мускульной системы, а не в сердце. Подобно всем индивидам, подвергавшимся сексуальным злоупотреблениям, Энн была раздвоена: в недрах сердца она любила своего отца, но в мышечном слое — сопротивлялась ему и ненавидела его. Ее прямо-таки неземная красота являлась выражением сексуальной привлекательности, но она не распоряжалась своей сексуальностью в полном объеме.
Мне довелось увидеть Энн всего лишь дважды, поскольку она проживала в отдаленном районе страны. В процессе нашей беседы по поводу ее жизни и проблем я чувствовал, что она вовсе не готова, да и не испытывает желания раскрыть свой гнев против отца. Однако без снятия, без высвобождения этого гнева не могло быть и речи о смягчении той мускульной ригидности, из-за которой она была настолько ограничена в своих движенияx, словно ее обрядили в смирительную рубашку. В людях, ставших объектами сексуальных злоупотреблений, существует сильное сопротивление тому, чтобы давать выход гневу против своего обидчика. Частично указанное сопротивление проистекает из чувства вины за участие в половых актах, независимо от того, носило ли это участие добровольный или принудительный характер. Однако оно проистекает также из страха перед самим гневом, который воспринимается как желание убить. Убийство родителя представляет собой самое отвратительное, гнусное преступление, хотя в данном случае именно родитель оказался предателем. К подлинному разрешению конфликтов, порожденных сексуальным злоупотреблением, можно прийти только через долговременную терапевтическую программу, в рамках которой обеспечивается контролируемая ситуация для выражения подспудного гнева.