Радуга 1
Шрифт:
Он осторожно двигался дальше, временами поглядывая на полоску цветной пробирки определителя кислорода, но, если верить приборам, духота — не более того. Самый момент для появления где-нибудь за спиной — обязательно за спиной! — обладателя гнусного голоса, вещавшего: «Душно мне!» Иван знал, что если допустить мысль, что ты в этом склепе не один, то во тьме непременно зажгутся красные огоньки глаз, числом — два, а, может быть, и больше. Обязательно чья-то крючковатая лапа с острыми когтями зацепится за пояс комбинезона, и чье-то зловонное дыхание будет щекотать волосы над правым ухом. Самое правильное в такой ситуации — резко повернуться назад и замахать фонариком, потом выпучить глаза и с криком «Мама!» понестись по проходам, не разбирая дороги. Бежать так долго,
Ваньша для себя определил степень страха перед неведомым. И была она на уровне брожения по подвалу родного дома в поисках удравшей в самоволку кошки. Темно, гадко, кто-то шуршит по углам, но не страшно. Две главные задачи подавляют игры воображения: первая — не наступить ненароком в какое-нибудь дерьмо, вторая — изловить для последующей экзекуции паршивого котейко.
Так и сейчас, страхи — побоку, самое интересное — впереди.
Действительно, он преодолел обвал, потом пятнадцать шагов, потом еще тридцать, дальше идти уже было некуда. А Суслов терпеливо молчал у входа с веревкой в руках. Со стороны могло показаться, что он так рыбачит на живца, постоянно давая слабину, но потом осторожно выбирая снасть, где наживка — друг Ванька.
— Все, пришел, — прошептал Иван. — Здравствуйте девочки.
— Тупик, или завал? — ответил Суслов.
— Не завал — это точно. Комната пятнадцать квадратов. Буду осматриваться. Скажу по выходу назад.
Шура только пожал плечами, но говорить ничего не стал — вообще, в таком деле за правило молчать.
Иван начал освещать фонарем стены, мерно двигая луч сверху вниз и обратно, при этом медленно поворачиваясь вокруг своей оси по пятнадцать градусов против часовой стрелки. Сначала он обнаружил, что в углу есть еще одна дыра — провал к центру Земли. Должно быть — это просто колодец, откуда добывали воду для укладки в раствор глины, песка и, может быть, еще каких компонентов, собственно камней, что потом составили пол, стены и свод. Иван заглянул вглубь, но ничего не увидал. Почему-то свет фонаря, каким бы он мощным ни был — в первозданной тьме ужасно рассеивается. Как в пару, что ли. Он бросил внутрь подобранный осколок камня, нисколько не беспокоясь, что разбудит какое-нибудь мифическое древнее зло, доселе спящее в глубинах. Слышно было, как камешек ударился о дно, но не булькнул. Оно и понятно — Ладога-то ушла, грунтовые воды отступили, а до питьевой жилы докапываться было не нужно, вот и неглубоко получилось.
Ваньша продолжил свой осмотр и натолкнулся взглядом на кучу какой-то трухи, которая по всей видимости изначально была табуреткой или журнальным столиком. Простите — просто столиком. Его внимание привлекло что-то светлое, даже слегка переливающееся, длиной почти в полметра и шириной — в ладонь, что, вероятно, изначально лежало сверху. Он протянул, было руку, но тут же ее одернул. Черт, да это же волосы! К волосам явно ничего лишнего не крепилось — ни скальпа, ни черепа, ни, тем более, человеческого тела. А то, что это были человеческие волосы — сомнений не было. Даже больше — человек этот был женщиной. Во всяком случае Ивану до сих пор не доводилось встречать блондинов с такой роскошной шевелюрой. Даже в кино. В смысле, не в кинотеатре, а на экране. Это уж точно. А вот женщины — совсем другое дело. Да к тому же национальный колорит, то есть — колор. Он мало знал про свойство волос подвергаться времени: может быть они тоже должны пытаться тленом, может быть — обесцвечиваться, седеть. Но эти выглядели просто волшебно, и Иван решил от греха их не трогать. Да и зачем? В парикмахерскую сдать? Какое жлобство!
А вот то, что лежало рядом, было очень интересно. Маленькое колечко из белого металла. Иван поднял его, посмотрел на свет фонаря, но ничего толкового не разглядел. Попробовал одеть на палец — не получилось, даже мизинец был слишком толст. Но находка, безусловно, очень знатная. Зачастую профессионалы при поисках в иновременных слоях
Когда-то давным-давно эта комната была больше по площади, но оппозитный колодцу угол полностью осыпался сверху, завалив прессованной глиной и землей неизвестно сколько полезных квадратов. Там очевидно располагался лаз или лестница наверх. Копать — смысла нет, все осыплется к едрене фене, надо подпорки устанавливать, свет проводить, благоустраивать — то есть обнаружить себя населению. Придут менты, настучат по башке, отберут все деньги и полезные находки. Придется ограничиться минимальным осмотром, достойным негородских диггеров.
Этот подземный ход, безусловно, начинали копать отсюда, выдерживая примерное направление к задуманному месту за частоколом или изгородью. Выход наружу — самый слабый участок: он должен быть надежно замаскирован от чужих глаз, да к тому же держать землю от сползания, воду от попадания, всяких хорьков от заселения. Поэтому-то они с Сусловым так достаточно несложно и обнаружили его.
Ванька еще поползал немного на карачках, пытаясь найти все, что можно найти, но, похоже, на другие дары рассчитывать было уже нечего. Он не удержался и коснулся тыльной стороной ладони покоящиеся на земле волосы. Обычные волосяные волосы, аккуратно срезанные, мягкие и шелковистые. На память сразу пришла навязчивая реклама, но он ее отогнал усилием воли. Зато сразу вспомнилась замечательная детская книжка Волкова. Иван осторожно ногтями подцепил чуть отбившийся в сторону волосок и, зачем-то воровато обернувшись по сторонам, порвал его, пошептав: «Хочу бутылку водки Абсолют перед собой». Ничего не появилось. Тогда он добавил: «Трах-дибидох-дибидох». Эффект — тот же. Иван с улыбкой вздохнул: волосы явно не принадлежали ни старику Хоттабычу, ни Златовласке.
— Шура, я выхожу. Готовься.
— Усегда готов, — прошелестел в ответ Суслов.
Вылазка второго диггера была тоже удачной: он нашел целых три предмета. Правое ответвление заканчивалось непреодолимым обвалом, но было оно раза в два длиннее, нежели исследованное Ванадием. Судя по направлению — куда-то за пределы населенного пункта, на юго-восток, в Ленинградскую область. Перед грудой, преграждающей путь была также комнатка, где в стенной нише стояло медное блюдце с высокими краями, рядом лежал крест, размером с догорбачевский пятак, а из земли, слегка придавленное, покоилось нечто информативное — кусок выделанной кожи размером с лист блокнота.
Конечно, утверждать, что это именно кожа, было опрометчиво. Но ничего другого на ум не приходило. Не берестяная грамота — это точно. Большая часть «листа», присыпанная землей, благополучно сгнила, на том клочке, что сохранился, различались буквы, отдаленно напоминавшие некую готическую вязь, как ее представляют неискушенные в готике миряне. Все символы были не нарисованы, а оттиснуты, как на мульке хороших джинсовых штанов, типа «Lee» или «Rescue».
— A, n, dr, us, k,uo,li, — прочитал Шура, когда вылез. — Словно, начало каких-то предложений. Сначала круглый крест, потом этот Andrus, потом линии, потом kuoli. Может быть, «смерть Андруса» какого-нибудь?
— Ну, я в ливвиковском диалекте, увы, не силен, — развел руками Иван. — Если бы про «бярозы», «колыхайте, люляйте» — тогда, пожалуй, перевел бы. Андрус, быть может, это — Андрей. Какой Андрей самый известный?
— Миронов, — сказал Суслов.
— И я тебе отвечу, — оскалился Ванадий, обнажив свои знаменитые клыки. — Первозванный.
— Согласен. Был он, конечно, у нас на северах, но помер где-то в Трабзоне. А это уже Турция.
Потом они ушли готовить ужин, пить водку, наслаждаться тихим карельским вечером, беседовать и думать. Завтра предстояло вновь закрыть доступ в подземный ход, для чего и был привезен мешок цемента. Пускать внутрь зверье — четвероногое и двуногое — не хотелось. Пусть волосы лежат и ждут свою хозяйку в неприкосновенности.