Радуга 1
Шрифт:
Ванадий закручинился, вовсе не желая лезть в озеро, пусть не ледяное, но градусов на двадцать все же ниже температуры тела, чтобы вытаскивать на берег сведенного судорогой старикана. Однако, дядя Ваня пока не собирался тонуть, поражаться инфарктом или погибать от гиподинамии. Он, напротив, начал очень энергично барахтаться, сопровождая это оглушительными матюгами. На берегу собаки перестали лаять, мотор лодки заглох. Только дядя Ваня, не особо утруждая себя в подборе выражений, полностью игнорируя стиль и слог, продолжал подбадриваться, изображая кита на мелководье.
Он выбрался на сушу и принялся отряхиваться
— На-ко, выпей, — сказал Иван, наливая в походный стаканчик полбутылки чакушки, не в силах больше видеть это подобие туземного танца.
Дядя Ваня не позволил себя уговаривать — маханул, не крякнув, и протянул емкость за добавкой.
— Хорошо, хорошо, — сказал Ваньша. — Ты вот только мне скажи, где тут поблизости есть камни от старинных развалин.
— Да камней тут навалом — выбирай любой, — ответил дядя Ваня, которого просто на глазах попускало. Дрожь начинала укладываться просто в гусиную кожу, сохранившиеся зубы прекратили клацать, волосы от воды сложились в подобие прически купца начала двадцатого века… — На кой тебе те развалины?
— Ключ мне там оставили парни. Надо забрать, — начал, было, Ваньша, но дядя Ваня только махнул рукой, обрывая.
— Ладно, мне-то без разницы, — сказал он, принимаясь облачаться в свое рубище. — Нальешь еще сто грамм — покажу.
— Потом, — ответил Иван, сделав злобную физиономию. — Если захочешь.
Они пошли почему-то прочь от Ладоги, в сущий бурелом. Когда вокруг заколосились сосны — большие и очень большие, дядя Ваня молча указал рукой на более-менее ровную площадку. Иван, не подав виду, что удивлен — он, честно говоря ждал какие-то графские развалины — постарался внимательней присмотреться к валунам и сразу же, будто глаза открылись, обнаружил типичный краеугольный камень, что издревле ставили на углах фундаментов.
Дядя Ваня, внимательно наблюдавший за Иваном своим единственным глазом, сразу перешел в наступление.
— Наливай, — певуче растягивая звук «а», сказал он.
Ваньша, благоразумно захватив с собой весь рюкзак с амуницией, отдал своему проводнику всю ополовиненную бутылку.
— Не торопись, дядя Ваня, — проговорил он. — Давай, что ли, выпьем по-человечески, с закуской. Потом пойдешь по своим делам, я обратную дорогу уже сам найду.
Закуска образовалась знатная: белорусское сало, соленые галеты, буженина и зелень.
— У тебя там часом грецких орехов нету? — спросил дядя Ваня и заскорузлым пальцем покачал один из своих оставшихся клыков.
Иван сконфуженно поджал губы: был еще горький шоколад и сухарики.
Тем не менее они выпили — дядя Ваня грамм сто из новой бутылки, Иван ограничился двадцатью, старательно закусив салом с петрушкой и луком. «Местный житель» запихал в рот полоску мяса и стал ее посасывать, как леденец. Его лоб покрылся крупными каплями пота.
Видя, что проводник стремительно, как горная лавина, пьянеет, Ванадий решил закрыть «рюмочную»:
— Хорош, дядя Ваня, бери бутылку и иди домой. Поешь там рыбки, или еще чего-нибудь, поспи. Давай-давай.
— Чего? — удивился тот.
— Домой, говорю, иди.
— Зачем домой? — удивился
Кое-как удалось уговорить норовившего нырнуть в беспамятство старого рыбака двигать в сторону своей избушки. Он бешено вращал единственным глазом, грозил во все стороны кулаком и пытался ругаться матом.
Иван, быстро покончив с едой, наконец, осмотрелся. Если не считать похожего на бумеранг краеугольного камня, то от былого фундамента осталось всего ничего: пара-тройка валунов, носивших следы легкой обработки человеческой рукой. Это казалось удивительным: куда остальное-то подевалось? Надо было пройтись по окрестностям.
Вообще-то сюда он приехал не за этим, и даже не затем, чтобы напоить дядю Ваню до обычного ему невменяемого состояния, но все-таки решил расширить круг поисков. Его усилия не пропали втуне. Где-то за полкилометра от предположительно располагавшегося комплекса Андрусовой п?стыни, ему посчастливилось натолкнуться на целую свалку громадных, заросших мхом и мелким кустарником валунов. Они громоздились только на ограниченном десятью квадратными метрами пространстве леса. Конечно, такое в естественной природе тоже может встретиться, если бы в хаотично расположенных друг на друге камнях не проглядывались следы от некогда существовавших железных стяжек — таких кованых прутьев, теоретически служивших для крепления между собой громоздких конструкций, не способных ввиду своего значительного веса удерживаться слоем строительного раствора. Железо, конечно, сгнило, но высверленные в булыжниках отверстия обратно зарасти не могли. К тому же по какой причине на занесенных перегноем и мусором участках земли между валунами не растут большие деревья, в то время, как вокруг их полно? Потому что деревья не могут расти там, где мало почвы. Значит, камни здесь специально свалены, чтобы закрыть собою какую-то большую и глубокую дыру. Все эти доводы в совокупности говорят только о том, что естественная природа тут ни при чем, дело это человеческих рук.
Иван, довольный собой, потер ладони друг о друга — значит, существование подземного хода от Андрусово до, извините, Валаама не совсем выдумка. Причем, не просто хода, а целого тракта, по которому могла проехать телега. Если предположить, что этот устроенный завал — начало подземной дороги, идущей под берегом вплоть до самого близкого места к острову, то следует поискать невеликий собой человеческий доступ, который должен располагаться внутри былых строений Андрусовского ансамбля.
Ванька повернул к берегу, едва сдерживаясь, чтобы не припустить бегом.
Он провел еще два часа, рыская по ограниченному им же самим периметру предполагаемых в древности строений. Этого времени оказалось достаточно, чтобы обнаружить лаз. Интуиция, наметанный глаз, здравый смысл и какой-то непонятный след, словно кто-то уже занимался здесь тем же самым, помогли ему определиться: в этом месте можно лезть под землю.
Это была каверна между камней, куда с трудом можно было протиснуться, но дальше она окультуривалась в аккуратную и вполне просторную дыру куда-то в темноту и неизвестность. Иван затосковал: одному лезть было никак нельзя, против всяческих правил. Но бросать все и ехать домой ждать заработавшегося Суслова — это было свыше всяких сил.