Радуга (Мой далекий берег)
Шрифт:
— А-а-а!!.
Крик разметал кусты, разодрал вечерние тени, заставил умолкнуть жабий хор.
Савва, криво поставив истертые скачкой ноги, пробовал дотянуться до веревки, а она крутилась, как живая, и вместе с ней крутилось тело Сашки. Андрей подпрыгнул, рубанул ножом, Ястреб поймал висельника. Беспощадно давил скрещенными ладонями остановившееся сердце. Андрей, отодвинув высунутый язык, припал губами к Сашкиному рту.
— Что? Что здесь?! — добивалась перепуганная
— Сашка повесился.
На полянке был короткий ад.
И когда Сашка хрипло, но самостоятельно вздохнул, девушки, и Микитка за компанию, разразились слезами. А Ястреб сделал три коротких шага и упал под березой, прямо под веревочным обрезком. Серый, как небеленое полотно.
Сольвега кинулась перевязывать Сашке грудь — ребра ему все-тки здорово помяли; обмотала холстиной и лубом шею. А когда закончила, подошел Лэти и рывком поставил Сашку на ноги.
— Идем. И вы тоже.
— Эй! Ему нельзя! — крикнула Сольвега.
Лэти кивнул головой куда-то в сторону Ястреба и государыни.
Мужчины отошли совсем недалеко, за пахнущий кислыми яблоками ивняк. Лэти швырнул на траву свой серый плащ. Срезал лозовую ветку, ошкурил.
— Снимай штаны.
Сашка стоял перед ним потный и недоумевающий. Тогда Лэти одним коротким движением, как перед тем ветку, перерезал гашник, и штаны опали, скрутив Сашке ноги.
— Ложись.
— Д-да в-вы что… — заикнулся Савва. Один взгляд проводника заставил его заткнуться.
Сашку разложили на плаще, Тумаш придавил ему плечи, Андрей уселся на ноги. А Лэти без злобы перетянул лозиной голый зад. Отсчитал десять ударов, переломил прут, отбросил. И, не оглядываясь, ушел. Ушли и остальные. Савва полез было с жалостью, но Сашка взглянул так, что слезы утирать расхотелось.
Сашка очнулся от того, что кто-то смазывал болезненно ноющие рубцы. Откачнулся. Кровь с прокушенной губы окрасила траву.
— Уй-ди…
Он отшвырнул и плащ Лэти, и целительную руку. Извернулся, опрокинув горшок с мазью. В сумерках увидел две полные луны — голые колени Сёрен. Девушка плакала.
— Уйди. Тошно…
Несмотря на сопротивление, она сжимала в ладонях его мокрые то ли от росы, то ли от слез щеки:
— Что же ты… ты же не себя… ты нас…
Словно колеблясь, закусила кончик косы.
— Она сорвала бинты. Ей же нельзя — на свет. А Ястреб…
Сашка сделался малиновым — щеки, уши, грудь… это было видно даже в сумерках. Сёрен подобрала горшок, встала. Луны коленей светили у лица. Пахли яблоками и крапивой. Потом опала плахта, и стало темно.
38.
Юрий Крадок сидел над кувшином вина, сжимая голову обеими руками, как будто она вот-вот могла развалиться от напора чувств,
— Дед, ну если бы я знал… дед…
— Если ты больше ничего не можешь сказать, то хотя бы покажи мне мои комнаты.
Ястреб содрал с плеча развесистый клок паутины, сдул, подкинув, с ладони:
— Не знаю уж, что Сольвега имела против кочевой жизни. Во всяком случае, там было чище.
— Но дед… но я же…
— Не знал, что я заявлюсь с черного хода? Через картину-ключ? Уж мог бы и догадаться.
Ястреб отобрал у внука кувшин и сделал большой глоток.
— Вкус у тебя отменный. Понимаю, что в доме больше ничего нет.
— Я пошлю Тильду…
— Это кто еще?
— Служанка.
Ястреб потянулся, взлохматил волосы:
— Поздновато для покупок. Утром разбуди ее пораньше, пусть прибирает. Девочки ей помогут. О, что это? — он осмотрел и даже ощупал старое, с вылезающей набивкой, тяжеленное кресло. — Сойдет, по-моему. Садись.
Знаменщик покорно уселся.
— Возьмись за подлокотники. Покрепче!
— Дед?
— Я хочу сразу сообщить, что привожу в дом жену. Леший! Плечи некуда девать?
Кувшин повалился набок. Запахло сладко и терпко, густая лужица кровью впитывалась в старые половицы.
— Ее опять тошнило.
Сольвега смотрела на Ястреба синими внимательными глазами, стоя в низу лестницы, спрятав руки под заляпанный зеленью передник. На ведьме было не идущее ей совсем платье из красной тафты, волосы укрывал проколотый высоким гребнем платок.
— Ты просил меня говорить.
— Да, девочка. Спасибо. Юрий! — позвал он. — Мне нужен хороший травник. Пойдешь…
Он повернулся на неясный звук. Сольвега поднесла руки ко рту:
— Я…
— Сейчас приду, девочка. Юрий, купишь тминных семян, жгучей крапивы, молока и меда. И еще… Нет, не так, — перебил он себя. — Ты все напутаешь или выберешь не то. Веди! Сольвега, где эти лентяи?
— Лэти забрал Микитку на рынок, и Сёрен, — слабым голосом отозвалась она. — Остальные мне помогают.
— Из дому — ни шагу, — велел Ястреб.
…Юрий едва поспевал за дедом, и было неясно, кто кому показывает дорогу. Наконец он не выдержал:
— Дед!
Ястреб резко обернулся.
— Я вчера хотел сказать. Они могут прийти. Я… нарисовал одну женщину. Не понимаю, как узнали. Регин не говорил. Они обыскивали, когда меня не было.
— Нашли?
— Нет. Я спрятал. Вот, — они остановились возле аптеки, под ярко размалеванной вывеской. Очень чистая, толстенькая, ухоженная псина, развалясь в невозможно пушистом розовом облаке, подмигивала прохожим. Ястреб задрал голову, пригляделся и громко захохотал. Звонко хлопнул Юрия по плечу.