Радуга над Теокалли
Шрифт:
– Ты не понимаешь! Я не могу смириться с тем, что Иш-Чель умрёт, а не с тем, как именно это произойдёт! Предлагаешь дать яд?! О, боги!.. Я хочу дать ей жизнь! – Кинич-Ахава сорвался на крик, а Уичаа обиженно поджала губы и быстро спрятала мешочек в складках одежды. Потом горестно покачала головой и изобразила смирение.
– Хорошо. Поступай, как знаешь. Я помогу тебе попасть в подземные помещения, где находится Иш-Чель. Сам ты не найдёшь. Пойдём, раз таково твоё желание.
С гордо поднятой головой Уичаа вышла в коридор,
Сыну и матери на пути попадались совершенно пустые комнаты, и правитель не мог вспомнить предназначение этих богато украшенных помещений. Ближе к выходу стали появляться рабы и прислужники. Многие спали, подстелив циновку или укутавшись в пёстрые одеяла, но большинство все ещё находилось в трансе. Шепча и подпевая гимны, люди с потухшими глазами бесцельно бродили, ничего вокруг не замечая.
Религиозные фанатики расположились на площади дворца и настолько громко пели, что их голоса, проникая в пустые комнаты, усиливали внутренний шум. Повсюду горели смоляные факелы, они освещали дорогу, которая изменилась как-то резко и неожиданно.
Уичаа свернула влево и открыла небольшую дверь в стене, прикрытую расшитым покрывалом. Дальше шли крутые ступени, вырубленные прямо в скале, на которой стоял дворец. По-прежнему на стенах висели факелы и ярко освещали путь. Спуск закончился неожиданно, за очередным поворотом узкой лестницы. Кинич-Ахава и Уичаа оказались в широком коридоре; в желобке тихо журчал ручеёк, очевидно, когда-то это было подземным руслом. Дорога уходила под крутой уклон, постоянно извиваясь.
Уичаа из складок одежды достала пластинку и, пошарив по стене правой рукой, вставила её и надавила. Ключ привёл в движение невидимые механизмы. Большая плита бесшумно отодвинулась, и они очутились внутри теокалли бога Чаку.
Кинич-Ахава понял это по заунывному пению гимнов. Уичаа шла теперь медленнее, осторожно выглядывала из-за каждого угла, подходя к поворотам. Помещение, где находилась Иш-Чель, нашли быстро. Странно, но рядом не было охраны.
В комнату правитель вошёл сам. Жена сидела, уставившись в стену.
– Иш-Чель, дорогая… – тихо позвал Кинич-Ахава, боясь, что она находится в трансе и может неадекватно отреагировать.
Но жена, едва услышала голос, подскочила и радостно кинулась ему на шею. Глаза Иш-Чель были чисты от какого-либо дурмана и сияли счастьем.
– Я верила, я знала – ты придёшь! Ты почувствовал, что нужен мне! Кинич-Ахава, забери меня отсюда! – она доверчиво прильнула к нему и с надеждой глядела в глаза, ища защиты. – Что же ты молчишь?! Почему мы не уходим?!
– Я не знаю, что сказать…
– Ты пришёл не меня забрать?! Тогда зачем? – Иш-Чель сорвалась на крик и вырвалась из его рук.
– Тише! Нас могут услышать!
Страх мужа разозлил Иш-Чель.
– Да? А мне все равно, ведь
Но понимала – нельзя с ним ссориться. Лучше разбить его спокойствие, заставить думать только о её спасении. Нельзя срываться на крик – это может его оттолкнуть. Любым путём нужно убедить мужа применить всё своё влияние и отменить жертвоприношение. Поэтому Иш-Чель изменила тактику. Выражение лица стало грустным, ясные глаза утонули в слезах, она мягко прижалась к мужу, всем видом показывая беспомощность и надежду только на него.
– Я не могу поверить, что ты позволишь им сделать это со мною.
– Иш-Чель, я пытаюсь найти выход, – Кинич-Ахава был настолько углублён в свои мысли, что даже не заметил перемены в поведении жены.
Он бережно приобнял её, но Иш-Чель вновь не сдержалась, вырвалась и отошла на пару шагов.
– Что же ты стоишь?! Иди, предлагай им обмен, выкуп!
– О, боги! Как ты не можешь понять?! Ты вытянула жребий! Именно ты, а не моя мать или другие женщины нашего дома! Это воля богов!
– Нет, Кинич-Ахава! Мне его навязали! Почему ты позволил жрецу заставить меня тянуть жребий первой?! Ведь твоя мать обладает большим влиянием, чем я!
– Ты моя жена, поэтому с тебя и начали.
– Ты прекрасно знаешь, что совершил ошибку! Прикажи заново перетянуть жребий в нашей семье!
– Как ты можешь! Желать смерти близким! И потом – слова бога ты забыла?!
– А принести в жертву молодую женщину не жестоко?! Ведь я умру, я!.. У тебя в руках власть, ты всё можешь, жрецы послушают тебя!
– Это невозможно, за ними стоит мой народ, я должен проявить твёрдость. Мой народ ждёт от меня этой жертвы.
– "Мой народ" – чужие слова!
– Иш-Чель, я сделал то, чего не делал ни один правитель! Я пришёл к тебе, а ты…
– И?! – женщина поняла – они с мужем говорят на разных языках. – Я пока ещё жива, делай же что-нибудь, Кинич-Ахава! Потом будет поздно!
Но муж опустил голову.
– Как ты можешь?.. – донёсся её шёпот, он оглянулся.
Иш-Чель опять подошла к нему. Усилилось ощущение, что глаза бездонными озёрами разлились и утопили его в волнах страха, выплёскивающихся через край.
– Как же ты можешь?.. – снова прошептала Иш-Чель. Голос теперь дрожал, прерывался, молил.
Но муж молчал. Его мысли стремительно неслись, как в бешеном водовороте, и он не мог их остановить, поймать ту, которая поможет объяснить жене, да и ему самому, что не в его власти что-то изменить. Он халач-виник! Помочь могут только боги! Его сердце уже разорвалось от боли. Он зол на себя, на свою беспомощность и бессилие! Почему он должен защищаться? Ведь это у него отнимают самое дорогое и желанное. С этой утратой он не сможет потом нормально жить, зачем же его так жестоко мучают?! Почему она не понимает? Зачем заставляет страдать, обвиняя?