Радуга над Теокалли
Шрифт:
И лес отозвался гулким шумом. Ветви деревьев зашевелились, стряхивая с себя воду. Повинуясь рукам Уичаа, они, скрипя и стеная, потянулись вверх к небу. Оно упало на поляну густым темным облаком, местами рассекаемым голубыми зигзагами молний. Лавина дождя обрушилась в эту плотную темноту, но Уичаа тут же подняла ладони вверх.
– Духи воды, Мать-Вода, взываю к вам! – и вмиг потоки воды остановились, продолжая шуршать за границей, очерченной одним взмахом могущественной колдуньи.
Женщина завертелась в невидимом кругу, а на поляну выскочили первые ряды мешиков. Вспышки молний высвечивали их, похожих на огромных мокрых кошек, ужасающих блеском искусственных глаз
– Ицамна! Я призываю тебя! Дай мне огонь! О-о-о, дай мне огонь! Духи Огня, я зову вас! Отец-Огонь! Дай мне твою силу! – все громче кричала Уичаа, подняв голову к небу, ярко слепящему молниями.
Внезапногде-то высоко вспыхнуло, раздался сильный грохот, перекрывший непрерывный гром, задрожала, разбуженная колдовством, земля, но воины майя и мешики продолжали биться, едва удерживая равновесие от мощных толчков.
Вспышка в тёмном небе превратилась в белыйсверкающий столб, упавший на женщину. Её длинные волосы сначала засеребрились, потом, зарядившись энергией, стали оранжевыми. Полыхнув во все стороны, они образовали кокон, полностью скрыв Уичаа в языках пламени.
Огненный шар, поглотивший колдунью, покатился по тропинке, мешики, бившиеся лицом к нему, застыли, не реагируя на палицы воинов-майя, затем начали пятиться, их грозный рык ягуара пресёкся, перейдя в человеческие крики ужаса:
– Нагуаль!
– С ними нагуаль! – и враг побежал, натыкаясь на корни деревьев, внезапно вырывающиеся из-под земли.
Мощные ветви подбрасывали мешиков вверх и хлестали их с такой силой, что после удара враг уже не мог подняться.
А за ними катился огненный шар, опаляя все вокруг…
Только жалкая кучка воинов добежала к броду, но река, на дне которой совсем недавно не было даже маленького ручейка, встретила их вздыбленной пенящейся волной, утянув остатки отряда в глубокую пучину.
Огненный шар остановился на берегу, задрожал, оранжевые языки погасли и распались, обессиленное тело колдуньи рухнуло на мокрую прибрежную гальку.
Из гущи леса выбежали служители бога Ицамны, они укутали женщину в тёплые одеяла, подняли и унесли.
Часть II. СТРАНА АНАУАК. ТЕНОЧТИТЛАН
РАЗБИТЫЕ НАДЕЖДЫ
Нестерпимая жара, к полудню переходящая в удушающий зной. Солнце жалило и беспощадно жгло лучами, словно забыло, что даёт жизнь и может быть ласковым и нежным. Лучи его превратились в острые иглы… Пыль стояла столбом. Она проникала во все поры и мешала дышать, покрывала тела толстой желтоватой коростой. Казалось, что в истощённых пленных уже не осталось влаги, так они высохли. Но пот всё брался и брался, неизвестно откуда… Смешиваясь с пылью, он вызывал нестерпимый зуд. Но эта естественная способность стала своеобразным оберегом – онамешала коже обгорать, и была единственным укрытием от солнца для устало бредущих пленников…
Бесконечная дорога, свист хлыстов, обжигающих спины рабов. Верёвка, безжалостно раздирающая шею до крови… Всё сливалось в какой-то непереносимый кошмар, которому не было видно конца…
Пленников Коацаока, который, как и планировалось, мешики разрушили, не оставив камня на камне, вели спешным маршем. Победители стремились быстрее добраться до Теночтитлана, где они смогли бы на любом из многочисленных рынков, известных своим разнообразием, обменять живой товар на нужныев обиходе предметы быта и роскоши. Самый невзрачный раб в хороший базарный день на острове Тлателолько стоил сто зёрен какао,
А пленники брели, задыхаясь, многие падалиот физической усталости и нечеловеческого напряжения. Если кто-либо из них терял сознание, чтобы уже не подняться, на земле оказывалась вся вереница рабов, связанных одной верёвкой. И тогда, шедшие сзади и спереди, начинали биться в судорожных конвульсиях от внезапно прервавшегося дыхания. Помочь себе несчастные не могли, ибодля пущей надёжностимешики связывали им руки за спиной. Видя такое, идущие налегке воины спешили спасать добро. Они немедленно ослабляли ошейники, но содранная кожа ещё долго давала о себе знать…
Иш-Чель брела, как и все, стараясь осторожно ступать, но ноги не привыкли к такой нагрузке, а сандалии давно стёрлись. Каждый маленький камешек посылал дикую боль в истощённое тело. Одежда висела грязным рваньём, обнажая худые плечи. До них в первые дни успело добраться солнце. Они уже неоднократно обгорели и покрылись струпьями. Сильнее всего ломило спину и связанные сзади руки. Иногда хотелось умереть. Просто упасть, как многие, и больше не вставать, а ждать, когда рассерженный надсмотрщик подбежит к ней и после тщетных попыток поднять, одним взмахом палицы размозжит голову. И больше никаких мучений. И не будет она стоять на рынке в качестве жалкого товара для обмена. Она – дочь грозного Кокомо!..
Но мешики на привалах насильно вливали в пересохшие рты живительную влагу, а некоторые собственноручно впихивали своим рабам пищу, чтобы те дошли… Чем ближе они подходили к Теночтитлану, тем ровнее становилась дорога, всё больше попадалось богатых поместий пилли и селений с наёмными крестьянами – тлаймати. Звучала местная речь, и если в начале пути Иш-Чель плохо понимала захватчиков, то к концу только отдельные слова вызывали у неё затруднение.
Для некоторых рабов путь заканчивался в каком-нибудь придорожном поместье. Довольный сделкой, мешик нагружал оставшихся пленников большими тюками с выменянным добром, чем значительно снижал скорость продвижения. Этих счастливцевоставшиеся в веренице рабыпровожали с тоской и завистью, продолжая путь в неизвестность. Ведь никто не знал, как распорядятся ими хозяева, но было известно, что большую часть пленных воины отправят на заклание кровожадным богам Уицилопочтли и Тлалоку, как того требовал обычай. И это после тех мук, которые они вынесли в дороге! Но многим было уже все равно, Иш-Чель иногда вглядывалась в лица молодых мужчин, не успевших сложить головы, защищая семьи и дома, на них читалась решимость ни при каких обстоятельствах не служить мешикам. Такие уверенно и добровольно примут смерть на теокалли. Другие же, утомлённые дорогой и неизвестностью, переставали бороться за жизнь, решив поскорее подставить голову под дубинку.
Иш-Чель не принадлежала ни к одной из групп, она не могла объяснить себе, откуда в ней проявлялась дикая, просто животная жажда жить, невзирая на окружающий ад. Откудав хрупкой и изнеженной женщине берутся силы, толкающие вперёд, когда у хорошо подготовленных воиновони заканчивались? Каждое утро она вставала на израненные и ноющие ноги, чтобы вновь бросить вызов злобствующему солнцу и изматывающей дороге, которые стали её личными врагами… Она решительно боролась, настойчиво отгораживаясь от всего, что могло помешать ей выжить.